– Возможно. Но от тебя реально разит.

Я со смехом спускаю ноги с кровати. У меня кружится голова от счастья, что мне удалось спасти Эда, хотя по-прежнему немного сосет под ложечкой, но, поскольку дело идет к вечеру, внутреннее напряжение потихоньку спадает.

– Только никуда не уходи.

– Не уйду. – Эд закладывает руки за голову и закрывает глаза.

И я со спокойной душой иду в ванную комнату. Я стою под струей прохладной воды, стресс от событий сегодняшнего дня мало-помалу проходит, стекая в сливное отверстие вместе с грязной водой.

Помывшись, я заворачиваюсь в полотенце и иду в спальню. И в дверях застываю как соляной столб. Эда в спальне нет. Я заглядываю в гостиную. Там тоже пусто. Я недоуменно хмурюсь. Должно быть, он готовит нам по чашечке чая.

Натянув на себя чистое платье, я прохожу на кухню. Но и на кухне его нет. У меня снова начинает противно сосать под ложечкой. Куда, черт возьми, он подевался?!

Прихватив из холодильника банку диетической колы, я направляюсь к задней двери. Выхожу наружу, щурясь от яркого света, в лицо ударяет волна зноя. Обшариваю глазами наш садик. Он настолько мал, что я сразу вижу: Эда здесь нет.

Я возвращаюсь на кухню, сердце начинает биться чуть сильнее. Я вижу на столе листок бумаги и сразу узнаю каракули Эда.

Я читаю эти слова, а руки трясутся так, что приходится поставить банку на стол. Он все-таки вышел на улицу!

Но я не знаю, как долго он отсутствует, поэтому нет никакого смысла бежать за ним. Я присаживаюсь на стул, пытаясь мыслить рационально. Магазин всего в нескольких минутах хода. Эд скоро вернется, и все будет отлично.

Непременно будет. Должно быть.

Я пью колу, прислушиваясь, не поворачивается ли ключ в замке входной двери, и стараюсь сохранять спокойствие. Вдох-выдох, вдох-выдох.

Прошло десять минут, Эда по-прежнему нет.

С трудом сдерживая приступ паники, я подхожу к окну гостиной и выглядываю на улицу. Солнце жарит прямо через стекло, я в очередной раз покрываюсь по́том, а Эда как не было, так и нет.

Я возвращаюсь на кухню, сажусь за стол, дыхание вырывается из груди прерывистыми очередями, пульс учащается, дрожат пальцы на руках и на ногах, и вот уже все мое тело колотит крупная дрожь. С запотевшей банки колы стекает на стол конденсат. Я прижимаю банку ко лбу. Она приятно холодит разгоряченную кожу. Затем, зажав голову руками, я опускаю глаза и тупо разглядываю рисунок деревянных волокон на столешнице. От звенящей тишины квартиры закладывает уши, я задерживаю дыхание, чтобы не пропустить скрип открывающейся входной двери. Время проходит, но я не сразу решаюсь посмотреть на часы. Пять минут шестого. Эд отсутствует уже пятьдесят минут. Кровь с шумом приливает к голове, мне становится нехорошо. С чего вдруг ему приспичило уходить? И о чем он только думал?

Я встаю и на ватных ногах прохожу в гостиную, включаю телевизор, невидящими глазами смотрю на экран. Но телевизор не помогает отвлечься, ведь Эда нет рядом. Мне сейчас ничто не поможет.

Тогда я хватаю со стола телефон. Никаких сообщений. Поэтому я нажимаю на зеленую кнопку для вызова своего последнего абонента. То есть Эда. Длинные гудки под аккомпанемент оглушающего стука моего сердца. Если Эд сейчас ответит, он наверняка услышит этот стук.

Но Эд не отвечает.

К горлу подкатывает тошнота, когда включается голосовая почта и до меня доносится голос Эда: «Простите, сейчас не могу ответить на ваш звонок. Оставьте, пожалуйста, сообщение после короткого сигнала». Я выключаю телефон. Жадно хватаю ртом воздух, но чувствую, что вот-вот потеряю сознание. Потом сажусь на диван, набираю текст эсэмэски.

Нажимаю на «Отправить». Теперь мне остается только ждать и надеяться, что Эд увидит мое сообщение.

Я ложусь на диван, стараясь не думать о том, что могло или не могло случиться с Эдом. И всячески себя успокаиваю: прошел всего час, он наверняка уже идет домой. Он с минуты на минуту появится на пороге, и ты будешь смеяться над собой и удивляться, как можно было переживать из-за такой ерунды.

Однако назойливый внутренний голос, который я стараюсь заглушить, становится все громче, и я больше не могу его игнорировать.

Неужели ты и впрямь думала, что можешь изменить ход событий? Неужели ты и впрямь рассчитывала предотвратить гибель Эда? Глупая девчонка!

Слезы ручьем текут по щекам, капая на подушку под моей головой, а я не могу их остановить. Я слежу за причудливой игрой света на потолке, и абажур плывет перед глазами. Затем подтягиваю колени к груди и сажусь лицом к двери. Так, на всякий случай. Если Эд все же придет. Тогда я сразу его увижу.

Не знаю, как долго я сижу в таком положении, но полоска солнечного света уже успела переместиться с пола на стену, значит время неумолимо проходит. А в квартире по-прежнему очень тихо, так тихо, что я уже не в силах терпеть эту леденящую тишину, она давит на грудь, мне трудно дышать. Я беру телефон – никаких сообщений, никаких звонков – и дрожащей рукой кладу его обратно на стол.

Мне надо кому-нибудь позвонить: Джейн, маме, Беки – кому угодно. Но что они могут сказать? Они не поймут моего ужаса. Просто не смогут понять. Потому что не знают того, что знаю я. Они не знают, что случилось в прошлой жизни.

Итак, я сижу совершенно одна и жду.

Ближе к вечеру, когда жара успевает немного спасть, тишину разрывает телефонный звонок. У меня обрывается сердце, я хватаю со стола телефон, чудом не выронив его из рук. На экране высвечивается номер Эда.

– Алло. – Я задыхаюсь, хотя уже несколько часов сижу неподвижно.

В ответ затянувшееся молчание, и я сразу понимаю. Все понимаю.

– Алло, это Зои Уильямс? – В трубке слышится незнакомый мужской голос.

Мне хочется кричать, хочется швырнуть телефон через всю комнату, чтобы не слышать ни слова из того, что собирается сказать мне этот мужчина. Но вместо этого я говорю: «Да». Мой голос прерывается, я пытаюсь откашляться, чтобы прочистить пересохшее, саднящее горло.

– Мне очень жаль, но произошел несчастный случай. Это ваш муж Эдвард.

Он продолжает говорить, но я уже ничего не слышу. Ноги подкашиваются, и я неуклюже опускаюсь на край дивана. И только тогда замечаю, что мой собеседник на другом конце провода молчит.

– Миссис Уильямс, вы меня слышите? – наконец спрашивает он.

Я понимаю, что должна что-то ответить, но слова застревают в горле, а пересохшие губы не слушаются. Из груди вырывается сдавленный хрип, телефон выпадает из рук и с грохотом катится по деревянным половицам. Проходят секунды, минуты, часы, недели, а я продолжаю сидеть, точно каменная. Мое сердце, мое тело, мой мозг – все окаменело. И тем не менее я слышу стук в дверь, сперва очень тихий, затем все более громкий и настойчивый, похожий на усиливающуюся до крещендо барабанную дробь. Я поворачиваю голову в сторону входной двери и вижу за панелью из матового стекла два силуэта в тусклом свете лучей заходящего солнца. Я знаю, что должна открыть дверь и впустить людей в дом, но не могу этого сделать. Просто не могу. Ведь они вестники беды.