– Так, мальчики, маме нужно отдохнуть! – озабоченно сказала Ирка, в придачу к Масяне записав в мальчики двухметровых верзил Коляна и Вадика, а меня назначив их общей мамой.

Я не протестовала, мне в этот момент было все равно, сколько у меня детей, один или сотня: все они разом могли осиротеть, если я через минуту не доберусь до дивана! Я прибавила шагу и целеустремленно затопала по ступенькам лестницы.

– Кысюша, мы пойдем погуляем! – крикнул мне в спину Колян.

Я в ответ одобрительно хлопнула дверью и, кое-как скинув кроссовки, устремилась к вожделенному дивану.

Бух! Пуговичка подушки чувствительно впечаталась в мою щеку, но я даже не шелохнулась. Минут пять я лежала на диване плашмя, без движения, как маринованная селедка на разделочной доске, и думала, как хорошо вот так лежать и ничего не делать, не видеть, не слышать… Я уснула.

Назойливое жужжание вторглось в мой отдохновенный сон без сновидений и разбудило меня.

– Разбудила маму муха. Дать бы этой мухе в ухо! – слегка переврав, процитировала я детский стишок.

Муха еще пожужжала и громко цокнула. До меня дошло, что это видиомагнитофон с характерным звуком перемотал забытую в нем кассету. Я перевернулась на спину, поправила под головой подушку и укоризненно посмотрела на видик. Ну, проклятая техника, чего тебе было не помолчать? Под руку сам собой подвернулся забытый на диване пульт, я машинально включила «двойку» и уставилась на экран. Посмотрю какой-нибудь Масянькин мультик, самое подходящее развлечение для частного детектива, интеллектуально и физически изнуренного тяжелым сыщицким трудом!

На экране некоторое время висел полосатый «матрас», затем пошли черно-белые полосы, на них – виды природы: какой-то цветущий куст, одинокая роза на длинном колючем стебле, уточки, снующие по буро-зеленой воде со скоростью торпедных катеров, и какие-то веселые граждане, забрасывающие водоплавающих пернатых рисом и кукурузными зернами. За суетой у пруда с недобрым интересом наблюдал бронзовый лев, из пасти которого бил жиденький фонтанчик, больше похожий на обильное слюнотечение. Я узнала знакомые мотивы и удивилась: откуда у нас взялась кассета со съемками парка?

Пока я недоумевала, в кадре вдобавок к знакомым видам появились и знакомые лица! Вадик Рябушкин собственной персоной! Приятель ослепительно улыбнулся в объектив, приветливо помахал ручкой, камера отъехала и охватила своим вниманием группу нарядных людей, среди которых я с легким испугом узнала покойную Ангелину Митрофановну. Она была облачена в потрясающее платье из голубого шелка и необычайно оживленно вертела головой и трясла красиво уложенными рыжими кудрями. При этом в ушах и на шее мадам банкирши ослепительно сверкали бриллианты. А рядом с Вадиком цвела счастливая Людочка Петрова, в белом платье с пышным кринолином похожая на дорогую метелку для обметания пыли. Или на снеговика, как справедливо заметил Масянька!

– Так это Вадикова свадьба! – Я села на диване и с интересом воззрилась на экран.

Очевидно, Масяня в поисках нового мультика затолкал в видик кассету, которую я на днях взяла у Женьки, да так и не собралась посмотреть. Я думала, что знакомство с этой записью поможет мне в детективном расследовании, а она не понадобилась, я справилась и так. Впрочем, я все равно посмотрю эту кассету, не сыска ради, а из чистого и бескорыстного любопытства!

Пересев на край дивана, поближе к экрану, я внимательно изучила видеодокумент, запечатлевший Рябушкиных в переломный момент их семейной истории. Сияющая Людочка в платье сказочной принцессы казалась воплощением радости и счастья. Глядя на нее, невозможно было поверить, что всего через несколько минут она стремглав сбежит с собственной свадьбы! И Вадик, и его маман тоже выглядели очень довольными. Постное выражение имела только узкая физиономия подружки невесты, секретарши Аллы, но я сомневалась, что доберманы вообще умеют улыбаться. К тому же незамужняя подружка невесты должна чуть-чуть завидовать героине торжества, таковы законы жанра. Зря, что ли, на каждой свадьбе эти самые подружки подскакивают за брошенным в толпу букетом невесты, как прыгуны на батуте!

Вдруг в кадре появилось не просто знакомое, а родное лицо: Масянька, самозабвенно уплетающий мороженое! Мордашка моего сынишки нарисовалась на заднем плане, в отдалении от свадебной тусовки. Оператор в этот момент следил за Вадиком, который лихо подхватил Людочку на руки и вращал ее, как карусельный станок, так что слившиеся фигуры жениха и невесты даже слегка размазались, словно маленький смерч. Гости немного сдвинулись в сторону от черно-белого торнадо, и за их спинами я увидела цветной зонтик летнего кафе, красный пластмассовый столик, а за ним всю нашу компанию: Масяню, Коляна, Ирку с Моржиком и саму себя. Мы как раз обменивались салфетками со стихотворными вложениями, и пара обрывков бумажного серпантина улетела в веселящуюся толпу. Потом изображение прыгнуло – вероятно, у Женьки, отслеживающего спаренное фуэте Вадика и Людочки, чуток закружилась голова. Орудие операторского труда занесло вверх и вправо, и в высшей точке этой стремительной восходящей проездки в лучших традициях самонаводящихся ракет «земля—воздух» камера выхватила из свежей зелени могучего старого дуба слегка покачивающуюся ногу в кроссовке.

– У Лукоморья дуб зеленый, один башмак на дубе том! – пробормотала я, останавливая просмотр.

Оригинальный плод свисал с дубовой ветки. Если бы Женька поднял камеру чуть выше и немного пошарил в дубовой кроне, в просветы между листьями, не достигшими еще своего максимального размера, вероятно, можно было бы рассмотреть и какие-нибудь другие фрагменты этого эльфа. К сожалению, оператор не увлекся исследованием такой диковинки, как башмаковое дерево, единственное описание которого дал в отечественной детской художественной литературе Корней Иванович Чуковский. А по одному отдельно взятому предмету обуви нельзя было даже определить, мужчина это или женщина: размер ноги я на глазок весьма приблизительно определила как сорок первый – сорок второй.

И тут я вспомнила, как Ирка в тот самый день, уже после изгнания Масей из парка свадебного снеговика, слезно жаловалась мне на неотвязного кавалера, который ходит за ней по пятам и устраивает засады на деревьях!

– Алик?! – в упор спросила я у белой кроссовки, изображение которой застопорила на экране с целью наилучшего рассмотрения.

Я бы не особенно удивилась, если бы обувка в ответ раззявила пасть, как это через две-три недели эксплуатации делают абсолютно все башмаки моего ребенка, и, щелкая гвоздиками, проскрипела бы: «Я-а-а!», однако ничего подобного, разумеется, не произошло. Рот разинула я сама, осознав, какого дурака я сваляла, когда отпустила с миром Иркиного неотвязного поклонника, не уделив должного внимания его персоне!

Я потянулась надавать себе по щекам, отпустила кнопку, и картинка на экране ожила. Спохватившийся оператор вернул камеру со сказочного дуба на грешную землю и, не прекращая вести съемку, совершил пробежку, чтобы сменить позицию. Наш столик остался в тылу, теперь Женька стоял к нему и к лесу, то есть к дубу, задом, а к свадьбе передом. Качество изображения ухудшилось, потому что гости начали дружно осыпать жениха с невестой рисовой крупой, пшеничными зернами и медными монетками, и эта импровизированная завеса скрывала детали происходящего. Через несколько секунд денежно-крупяной град прекратился, но перелом в ходе действия уже произошел: Людочка, подобрав юбки, мчала прочь. Вадик еще улыбался, явно не сообразив, что случилось, мадам Рябушкина удивленно округлила рот, подружка Алла разворачивала подобранную с земли бумажку… Запись оборвалась.