он пригласит Эстер на обед, сводит ее в боулинг и подарит ей орхидею — нарядную, фиолетовую, украшенную ленточкой цвета лаванды. А куда, интересно, едут молодожены на медовый месяц в апреле? Или, самое позднее, в мае? В Майами? На Бермуды? На Бермуды!

— Нет, я никогда не думал об этом, — произнес он. — О том, чтобы снова жениться.

Глядя со стороны на устремленную к мистеру Белли фигуру Мэри О’Мигэн, можно было подумать, что она вся внимание, но взгляд ее отлынивал, блуждал, как на многолюдной вечеринке, рыская в поисках другого, более перспективного лица. Румянец схлынул с ее щек, а вместе с ним почти исчезло ее цветущее обаяние. Она кашлянула.

Он тоже откашлялся. И сказал, приподнимая шляпу:

— Приятно было с вами познакомиться, мисс О’Мигэн.

— Мне тоже, — ответила она и встала. — Не возражаете, если я дойду с вами до ворот?

Вообще-то, он возражал. Потому что ему хотелось прошвырнуться одному, всласть вкушая терпкое угощение этой сияюще-весенней парадной погоды, побыть наедине со своими многочисленными мыслями об Эстер, насладиться этим обнадеживающим, пронзительным настроем жить вечно.

— Нисколько, — ответил он, подстраиваясь под ее медленный шаг и чуть заметное припадание на негнущуюся ногу.

— А ведь идея казалась мне действительно разумной, — сказала она, все еще не сдаваясь. — И живое подтверждение тому — Энни Остин. Ну, никто же не предложил ничего лучшего. Я имею в виду никто из тех, кто мне все уши прожужжал: «Выходи замуж, выходи замуж!» С того дня, как папуля умер, и сестра, и все вокруг только и говорили: «Бедняжка Мэри, что с ней будет? Ни печатать не умеет, ни стенографировать. А с этой ногой ее даже в официантки не возьмут. Как жить девушке, да нет, уже взрослой женщине, которая ничего не знает и не умеет? Только готовить и ухаживать за отцом». И я только и слышала: «Мэри, ты должна выйти замуж!»

— Так зачем сопротивляться? Такая симпатичная особа, как вы, обязательно должна выйти замуж. Сделаете счастливым какого-нибудь парня.

— Да разве я против? Только кого? — Она простерла руки к Манхэттену, словно вопрошая у него, у страны, у материков, лежащих за океанами. — Я ищу, я ведь не какая-нибудь лентяйка. Но скажите мне со всей честностью и откровенностью, как другие ухитряются находить себе мужей? Если они не писаные раскрасавицы, конечно, и не танцуют как богини. Если они такие — ох, такие заурядные женщины, как я.

— Нет, вовсе нет, — промямлил мистер Белли. — Никакая вы не заурядная. Неужели вы не сможете найти применение вашему таланту, вашему голосу?

Она остановилась и стояла, щелкая застежкой сумочки.

— Не шутите так, пожалуйста. Моя жизнь на кону. Я посредственность, — настаивала она, — такая же, как старая Энни Остин. А она говорит, что единственное место, где я могу найти мужа — порядочного, надежного человека, — это колонка некрологов.

Мистер Белли, считавший себя ходячим компасом, был неприятно поражен, ощутив, что сбился с пути, однако он тут же облегченно вздохнул, приметив в ста ярдах кладбищенские ворота.

— Да-да. А она очень практичная женщина. Они вшестером живут всего на пятьдесят восемь долларов в неделю на все про все — тут и питание, и одежда. И объяснила она все вполне логично: потому что колонки некрологов кишат именами неженатых мужчин. Вдовцов. Просто идешь на похороны и обращаешь на себя его внимание, выражаешь сочувствие. Или вот тут, на кладбище: приходишь и гуляешь погожим днем, или в Вудлоне[20] — там тоже повсюду бродят вдовцы. И думают, как сильно они соскучились по семейной жизни, а может быть, даже о том, что было бы неплохо жениться вновь.

Мистер Белли пришел в смятение, осознав, что она говорит совершенно серьезно. Но одновременно это так его позабавило, что он расхохотался, сунув руки в карманы и задрав голову. Она подхватила его смех, отчего снова зарумянилась и проказливо прильнула к его плечу.

— Даже мне, — сказала она и вцепилась в его локоть, — даже мне понятно, как это смешно.

Но это было мимолетное видение. Внезапно помрачнев, она сказала:

— Но ведь именно так Энни обзавелась мужем. Обоими мужьями — мистером Крюкшенком и мистером Остином. Так что идея работает, вам так не кажется?

— Да-да, конечно кажется!

Она пожала плечами:

— Работает, да не всегда. Как в нашем случае, к примеру. А ведь казалось бы, у нас столько общего.

— Однажды сработает, — заверил он ее, — с кем-то побойчее, чем я.

— Ой, не знаю. Я знакомилась с такими благородными людьми. Но всякий раз все заканчивалось одинаково, — произнесла она, и столько еще осталось недосказано, потому что новый паломник — энергичный маленький мужчина, весело насвистывая, чуть не вприпрыжку как раз входил в ворота кладбища.

Мистер Белли тоже его увидел, отметив траурную повязку на рукаве ярко-зеленого твидового пальто незнакомца, и произнес:

— Удачи вам, мисс О’Мигэн. И спасибо за орехи.

Перевод Е. Калявиной

Гость на День благодарения

Посвящается Ли

(1967)

И вы еще говорите мне о подлости! Подлее существа, чем Одд Хендерсон, я в жизни не встречал.

А ведь речь не о каком-нибудь зрелом человеке, у которого было время развить свою врожденную злобность, а о мальчишке двенадцати лет. Во всяком случае, двенадцать Одду было в тридцать втором году, когда мы оба ходили во второй класс захолустной алабамской школы.

Не по годам рослый, костлявый пацан с грязновато-рыжими волосами и щелочками желтых глаз, он возвышался над одноклассниками — да и как не возвышаться, ведь остальным было лет по семь или восемь. Он дважды провалил экзамены в первом и сейчас отбывал второй срок во втором классе. Такой печальный итог сложился не из-за тупости Одда, напротив, Одд был смышлен, вернее сказать — пронырлив, но на нем лежала печать наследия Хендерсонов. Все семейство (а их было десятеро, не считая папаши Хендерсона, промышлявшего бутлегерством и не вылезавшего из тюрем, и все ютились в четырехкомнатном домишке рядом с негритянской церковью) было лениво и угрюмо, и каждый готов подложить тебе свинью. И Одд среди них еще не худший, только вообразите.

Семьи большинства учеников нашей школы жили еще беднее, чем Хендерсоны. У Одда хоть имелась пара ботинок, когда другим мальчикам, да и девочкам тоже, приходилось шлепать босиком в самую скверную погоду —