С более значительным отрядом, чем когда-либо, потому что в его состав входила большая часть великопольской шляхты, стремящаяся к нему, очень нарядным и роскошным, что непомерно дорого ему стоило, в Серадзе появился Семко, не желая ехать в замок и не в состоянии туда попасть.

Он уже знал, что там жил дядя и кое-кто из краковских панов, а с ними преждевременно не хотел сталкиваться.

Бартош из Одоланова отвёл архиепископа в монастырь и тут же появился у Семко, таща за собой по возможности больше великополян, дабы заранее показать, с кем они будут держаться.

Весь следующий день был приготовлением к открытию совещаний и изучению друг друга, осмотру положения. Город всё наполнялся, а оттого, что болотистая околица за замком не позволяла широко разложить лагерь, всё сосредоточилось в предместьях и вблизи от них. Великополяне громко и отчётливо рассказывали, с чем и для кого прибыли, слушали и молчали.

Сразу по прибытии в замок, вечером Владислав Опольский, который сблизился только с епископом Николаем и венграми, избегая и племянника, и краковских панов, слегка удивился, когда его маршалек, русин, Никита, человек весьма хитрый, осторожный, который ради своего пана выучил несколько языков и почти отрёкся от своей национальности и забыл о ней, объявил, что какой-то неприметный клеха хочет, чтобы его к нему пропустили.

Он сослался на то, что тот принёс князю письмо от магистра крестоносцев Цёлльнера.

После короткого раздумья Владислав приказал его впустить в боковые двери. Когда гордый пан увидел стоявшего на пороге бледного, жалкого, в чёрной одежде, Бобрка, не встал со стула, не поздоровался с ним. Он молча вытянул руку, требуя обещанное письмо. С великим почтением и смирением клирик вручил его пану, который сперва начал пристально рассматривать печать, проверяя, не была ли она нарушена.

Хотя князь Владислав, что в те времена было исключением, умел читать письма, его достоинство не позволяло, чтобы сам себе задал работу заглянуть в него.

Для этого служили лекторы и канцлеры. Таким образом, позвали клирика, немца Вальтера, который в дороге выполнял обязанности нотариуса и лектора, в то же время служа набожному князю капелланом.

С цепочкой на шее, в облачении, изящно обшитым мехом, клирик, который выглядел паном, поглядел на жалкого Бобрка с вершины своего достоинства, довольно презрительно, пошёл с письмом к окну, там заново рассмотрев печать и подпись, ловко его открыл, не нарушая печати магистра.

Письмо содержало несколько слов. Магистр поручил князю защитить его перед королевой Елизаветой, которая упрекала крестоносцев в том, что снабдили Семко деньгами на экспедицию против неё и её прав. Цёлльнер самым торжественным образом и лживо поклялся, что не знал, для чего были предназначены деньги.

В конце магистр рекомендовал подателя письма как верного слугу Ордена, через которого можно было устно или письменно переслать новости и пожелания.

Вполголоса прочитав это всё время молчавшему князю, канцлер, который потом взглянул на посла крестоносцев, выглядящему так жалко, едва его признал достойным разговора. Сам князь также не обратился к нему напрямую. Лектор служил посредником.

Бобрек стоял немного в тени, нельзя было разглядеть его лучше, но когда, получив тихую инструкцию от пана, ксендз Вальтер к нему приблизился, был поражён взглядом, исполненным проницательности и ума, каким его клеха приветствовал. Он теперь понял, почему Орден его отправил.

– Королева Елизавета, – сказал Вальтер, – очень злилась на Орден за помощь, данную врагу, но князь с этим ничего поделать не может. Он прибыл сюда не по поручению королевы, а как польский князь. Будучи другом Ордена, он, однако, охотно выступал за это дело. Собственно говоря, с этим толкованием следовало обратиться к епископу Николаю.

– Его милость приехал сюда, наверное, не по делу племянника, – вставил Бобрек.

Канцлер что-то шепнул своему пану и совсем отказался отвечать.

Через мгновение он обратился с вопросом к клирику:

– А вы не в курсе, как обстоят дела у князя Мазовецкого? Ваша милость можете лучше это оценить, чем я, – шепнул Бобрек.

– Вы ближе, – ответил ксендз Вальтер.

Клеха поднял голову.

– Дело княза Семко на первый взгляд обстоит хорошо, – сказал он, – голосов за него много и будет иметь сильных, но сильных голов ему не хватает. Бартош из Одоланова – рыцарь великий, да и у пана воеводы из Купы ума и храбрости не меньше; оба, когда в их руках мечи, страшны, но не всего можно добиться оружием.

– Говорят, что на их стороне будет архиепископ, – добавил канцлер.

Бобрек склонил голову.

– Да, – сказал он, – ксендз-архиепископ недавно был с Сигизмундом, сегодня служит Семко, а кому завтра? Это неизвестно. Ему очень жаль украденного добра и десятин, хозяин очень хороший.

Последние слова он сказал со злобой, которая вызвала улыбку на устах канцлера, незначительную и сразу исчезнувшую.

– Вижу, – доложил ксендз Вальтер, – что вы не пророчите большого успеха князю Мазовецкому?

– Что я могу пророчить? – скромно ответил клеха. – Снизу вверх смотрю, мало что вижу. Только то даёт пищу для размышления, что краковские паны холодны и пара из рта не выпускают, а у них и головы более крепкие, и хитрости больше, чем у великополян. Этим краковяне дадут накричаться, а сделают в конце молчком, что захотят. Они вряд ли дадут себе навязать пана с чужой руки.

Князь Владислав, приложив руку к уху, с интересом прислушивался к этой беседе, не давая никакого знака относительно того, какое впечатление она на него произвела.

Канцлер, который был посредником между ним и клехой, получив от своего пана приказ, несколькими словами отправил посланца крестоносцев.

Хотя внешность его вовсе не рекомендовала, ксендз Вальтер, знаток людей, из того, что услышал из его уст, приобрёл о нём очень лестное представление.

– Наши немцы, – сказал он про себя, – умные, хорошо умеют людей выбирать. Именно такие нужны для посланцев; по внешности трёх динаров не стоит, а внутри золотой разум!

Действительно, присмотревшись к крутящемуся по замку и городу Бобрку, который знал много людей, с каждым говорил на разном языке, умел всем льстить, из каждого что-нибудь вытянуть, нужно было удивляться ловкости этого гада, который умел везде проскользнуть и отовсюду выйти целым.

С поляками поляк, немец с немцами, с духовными лицами набожный, с весёлыми игривый, с гордыми смиренный, везде ловкий льстец, Бобрек уже в первый вечер начал собирать необходимую информацию.

На дворе Семко у него были придворные, знакомые ему по Плоцку, с помощью письма крестоносцев он пробрался к князю Владиславу, в кругу краковских панов, хоть старших не знал ближе, у него было много приятелей в придворных из Кракова и Свидницкой пивницы.

Бедного клирика,