на этой свадьбе выдавало скромность их рода, но Леонора сочла это благом. Впрочем, и Лея Сальвадоровна приблизилась к ним с любезностью и узнаванием. За магичкой приволокся дворянин уже иного склада. Даже в сравнении с буйством красок местных нарядов его темный фиолетовый камзол без вышивки не тянул на звание “неброского”. Все существо этого франта диссонировало с обстановкой, однако же он был зачем-то здесь и, хотя особенного желания говорить с Арис не выказывал, все-таки устроился возле, сложил руки на груди и вместе со всеми устремил глаза к помосту. Эта внезапная группа знакомцев дочери оценивать выступление будет куда строже непритязательных горожан.

Леонора глубоко вздохнула, мысленно перекрестилась и шагнула вперед, окунаясь во всеобщее внимание.

– Я исполню небольшой ричеркар, написанный Бархом, достославным композитором Гиарии, – обещала она присмиревней публике. Подбородок нашел знакомый изгиб инструмента.

Арис, наконец, поверила – даже не глазам, но музыке матушки. Никогда во время болезни та не играла столь живо и упруго. Песни ее скрипки даже в срок недолгих улучшений сплетались из печали и вибраций тревожных, пронзительных, отзывающихся где-то в глубине сердца принятием горя. Сегодня в голосе струн звучало торжество, локоть скрипачки порхал с легкостью крыла. Ее победный гимн заставил Арис покрыться мурашками, а после, напоив и успокоив, сменился балладой трагичной и подвигнул беззвучно плакать, забывая утирать глаза.

Очнувшись вслед за опустившимся смычком, вязунья обнаружила, что не только ее лицо блестит мокрыми дорожками. Большинство гостей не постеснялось своих слез, но и те, кто был сдержаннее или черствее, не казались безучастными.

Леонора встретилась глазами с дочерью, в молчании всей площади они обменялись улыбками. Скрипачка ловила каждую слезинку зрителей, благодарная за их отзывчивость. Где-то внутри нее разбитый сосуд срастался и наполнялся резонной гордостью артиста, властвующего над сердцами.

Вдохнув лишь несколько раз, Леонора объявила лирическую сонату, которая рвалась из согретых струн. Те грубоватые плечистые гости, что не вняли предупреждению Леи об "отрезвеньи", рыдали уже вслух, не щадя расшитых рукавов.

Трижды спев, скрипка опрокинула самые дальние уголки сострадания соседей. Награжденная их безмолвием, Леонора отняла инструмент от плеча, коротко поклонилась и оставила помост. Она играла бы до рассвета, но тайное ликование велело уйти в недосказанности.

Лишь после этого гости замершей свадьбы зашлись гулом простодушного восторга, а Селена, подоспев, искала верные слова неизмеримой своей признательности.

Не желая дожидаться, покуда Виола ввяжется в новое развлечение, Себастьян вторично вознамерился покинуть с нею площадь. Напоследок он обернулся к Арис.

– Будьте любезны, передайте вашей матушке мою благодарность, – негромко обратился он. – Вы были правы, рекомендуя отложить уход. Я прежде не подозревал, что музыка способна меня захватывать.

– Неужто мое пение оставляло тебя безразличным?– Спросила Виола с очень серьезным ликом.

Припомнив это пение и свои неутомимые труды над куполом беззвучия, брат даже немного сбился с мысли. Хитринка все-таки прокралась в уголки губ его сестры.

Вязунья их семейное дурачество уже распознала и поддержала нерешительной улыбкой. В этот миг Виола впервые отметила, что Арис можно считать красивой: разгладившись в беспечности, черты ее лица оказались куда утонченнее кругловатого носика самой леди Карнелис.

– Передам, Себастьян Базилевич, – обещала девица, поскольку сестра не ждала ответа на свою провокацию. – Матушке это доставит радость.

Себастьян еще раз обвел глазами площадь – гости стряхивали гипнотическое оцепенение и принимались говорить, но пребывали еще под сильным впечатлением.

– Что за чары помогают ей играть столь пронзительно? – Не сдержал он своей пытливости.

Арис сочла, что под этим предположением аристократ завуалировал некоторый комплимент.

– Полагаю, они зовутся трудом и талантом, – подыскала она вежливый ответ, силясь, как должно, смотреть в глаза. Витиеватость дворянской речи порою ставила ее в тупик – возможно, от нее ожидалось всего лишь мило рассмеяться шутке, поскольку Леонора, конечно, не применяла в своей игре никакие чары.

– Нимало не сомневаюсь, – что-то в тоне Себастьяна заставило думать, что ответа он ждал иного. – Но, право, мое любопытство искренне.

Арис держала улыбку уже со значительной трудностью. Если это не шутка, то к чему он изволит клонить?

– Едва ли я могу что-то добавить, – сказала она.

– Как пожелаете, – Себастьян поджал губы и перевел свой внимательный взгляд на предмет их дискуссии, – пусть эти чары останутся вашей фамильной тайной.

Арис нашла себя благодарной за то, что аристократ сворачивает свои беседы, едва заметив ее смятение. Кивнув с уклончивой вежливостью, она заспешила к помосту. Взгляд ее поймал искристость лика матушки, опустился на скрипку в ее руках – и мимолетная догадка заставила девицу споткнуться на полушаге.

Ей пришло на память, что экзерсисы в часы приема Виолы доказали крайнюю чуткость магического слуха господина Карнелиса.

Она обернулась непривычно быстро, чтобы обнаружить его уже минующим столы в направлении дальней улочки.

– Себастьян Базилевич! – воскликнула она быстро.

Юноша и сестра, для надежности прилаженная к локтю, обернулись в единодушии. Арис настигла их на краю маленькой площади, приблизилась в несколько шагов и, стыдясь своего недомыслия, уточнила с робостью:

– Я правильно поняла, что вам различимы чары на корпусе инструмента?

– Разумеется, о них я и вопрошал, – отозвался аристократ, пожав плечами. Он уже каялся, что завел речь о коде на этой вещице. Разговор вышел бессвязным и поверг бедняжку Арис в изрядное волнение. Девица непроизвольно закрылась от этого взгляда, обняв себя за локти, и проговорила тише:

– Насколько мне известно, скрипку никогда не чаровали.

Себастьян Базилевич уловил, наконец, исток их недоразумения.

– Хотите сказать, вам ничего не ведомо о магии в этом предмете? – справился он аккуратно.

Ситуация перестала нравиться окончательно, а испуганные глаза Арис подтвердили его сомнения раньше, чем она заверила:

– Магии там быть не должно.

Краткая пауза взоры свела к инструменту. Леонора отделилась от Селены и, счастливая, держала путь к обернувшейся дочери, но та созерцала приближение скрипки почти в суеверном ужасе.

– Маги ведь так и не сумели найти причину тяжелой болезни матушки, – пролепетала она в заключение мысли.

Леди Виола, жаждавшая приключений, во мгновение ока заразилась беспокойством и мастерски его взвинтила втрое. Помочь она была бессильна, поэтому потрясла за локоть брата, вероятно, в попытке стимулировать его мозговую активность.

– Ты их услышал, Себастьян? Что делают эти чары? – требовательно вопросила она.

Если бы маг знал ответ, он, конечно, не выпытывал бы его у вязуньи минутою раньше. Юноша смолчал, но пальцы сестры накрыл своей ладонью, привычно умиряя ее суматошный пыл. Арис переносила тревогу без горячности, но подобной утешающей руки ей часто недоставало.

Леонора уверенно приближалась к маленькому обществу и заготовила слова чинного приветствия, на которое ей не дали и шанса. Едва она подплыла, как была разлучена