– Бред, – сказал я.

– Точно, – согласился со мной Гамигин.

– Если все это не терминологические хитрости, то в таком случае я вообще не понимаю, о каком создателе идет речь? – признался я. – Ты слышал о том, как действует принцип Оккама? Если все предположения одинаково недоказуемы, то следует остановиться на том, которое представляется наиболее вероятным с точки зрения здравого смысла. С моей точки зрения, самым простым объяснением всей этой истории является то, что Щепа ее попросту выдумал. Поэтому давай будем, как и прежде, исходить в наших предположениях из того факта, что нам пока достоверно не известно, какую именно программу составил Щепа для Красного Воробья, который пока еще только предположительно является одновременно и Ником Соколовским.

Сам не знаю, с чего вдруг, но в заключение своей короткой речи я так импульсивно взмахнул рукой, что опрокинул стоявшую на краю стола початую банку пива. Пока я бегал за тряпкой и вытирал лужу на полу, Гамигин молчал. При этом он не обдумывал мои слова, а просто ждал, когда я буду готов выслушать его мнение.

– Предположительно, во Вселенной существует несколько сверхцивилизаций, – сказал черт, когда я вновь уселся на прежнее место, – каждая из которых достигла в своем развитии того уровня, который позволяет им заниматься созданием условий для появления жизни на ранее необитаемых планетах, а затем стимулировать развитие разума у их обитателей. Если это так, вполне возможно, что, по взаимной договоренности, представители сверхцивилизаций оставляют на месте работы отметки о том, кто именно поработал на той или иной планете. Что-то вроде пометок маркером на пробирках с изучаемыми микроорганизмами, которые непременно оставляет любой ученый. Мне лично такой вариант представляется куда более вероятным, чем тот, что мы рассмотрели до того, как ты принялся мыть полы пивом. Если исходить из этого, то я рискнул бы предположить, что так называемый «копирайт создателя», о котором говорил Щепа, на самом деле содержит в себе также и информацию о тех, кто в свое время позаботился о том, чтобы на Земле возникла разумная жизнь. Быть может, это инструкция о том, как с ними связаться. Посуди сам, Дима: геном человека – это же идеальный тайник! Во-первых, он сохранится в целости и сохранности до тех пор, пока жив хотя бы один представитель рода человеческого. А во-вторых, в него невозможно забраться, используя примитивные методы взлома. Для того, чтобы расшифровать информацию, содержащуюся в его же собственном геноме, человек должен был достичь определенного уровня развития.

– Точно! – саркастически усмехнулся я. – И именно сейчас мы готовы к встрече со сверхцивилизациями, на которой нас будут представлять Градоначальник и отцы «семьи».

Гамигин сразу же весь как-то сник и даже как будто обиделся на эту мою тираду. Видя это, я все же не смог удержаться, чтобы не добавить:

– Прости, Анс, но фантастику я с четырнадцати лет не читаю.

– Фантастику, говоришь? – Гамигин вновь устремил на меня свой взгляд, и я невольно поежился – в глазах его блеснул поистине сатанинский огонь. – Я уже не говорю о Рае и Аде, которые прежде представлялись тебе плодом чьей-то не вполне здоровой фантазии, но мог ли ты лет эдак пять-шесть тому назад предположить, что Москва превратится в независимое государство?

Если черт рассчитывал поставить своим вопросом меня в тупик, то он глубоко заблуждался. Я ответил, не задумываясь ни на секунду:

– Ты знаешь, сам я об этом никогда не думал, но если бы кто-нибудь тогда сказал мне об этом, то я бы не удивился.

– А вот этого уже я не понимаю, – недоумевающе посмотрел на меня черт.

Ну что ж, теперь учителем становился я.

– Видишь ли, друг мой Анс, для нас, жителей бывшей России, так же, как и для той их части, национальная принадлежность которой определяется ныне московской пропиской, власть всегда представлялась чем-то вроде стихийного бедствия. Каждый из тех, кто живет в зоне повышенной сейсмической активности, всегда помнит о том, что землетрясение случится в любом случае, будет ли он выражать по этому поводу свое недовольство или нет. Но кто окажется подготовлен соответствующим образом к тому, что может случиться в любой, самый неподходящий момент, имеет значительно больше шансов остаться после катастрофы живым. Примерно так же мы относимся к любым решениям, принимаемым властями: зная заранее, что ни к чему хорошему для нас они не приведут, мы стараемся принять превентивные меры, чтобы снизить их отрицательное воздействие хотя бы в масштабах одной отдельно взятой квартиры. Что бы ни затевали власти, мы в первую очередь думаем не о том, насколько это реально, а о том, как будем жить, если вдруг бредовая фантазия какого-нибудь очередного правителя воплотится в жизнь.

Взгляд у Гамигина был такой, словно я рассказывал ему о фактах каннибализма, имевших место в последние годы на улицах Москвы. То, что он слышал, казалось ему настолько диким, что он невольно отказывался принимать это как реальность.

– Ты считаешь это правильным? – по-прежнему удивленно спросил у меня Гамигин.

– Не знаю, – пожал плечами я. – Мы просто привыкли так жить, потому что никогда не жили иначе. Видишь ли, Анс, для того, чтобы понять подобную философию, нужно родиться и прожить большую часть своей жизни здесь, желательно не выезжая за границу даже ненадолго. Так что давай лучше вернемся к нашим баранам, то бишь к Красному Воробью, Соколовскому и Щепе.

– У тебя есть какие-то новые соображения на этот счет?

Взгляд у Гамигина был несколько отсутствующим – должно быть, он все еще продолжал размышлять над тем, что я ему сказал.

– Скорее не соображения, а повод для сомнений. – Гамигин никак не отреагировал на эту мою весьма осторожную фразу, поэтому я перешел к более расширенному ее изложению: – К открытию Соколовского, как нам известно, проявляют весьма активный интерес не только святоши, которым известно о нем по крайней мере то, что счел им нужным сообщить сам ученый. Чекистам суть открытия Соколовского скорее всего неизвестна, но их подхлестывает то, что к нему проявили интерес святоши. Симон даже если и понимает смысл того, что предложил ему на продажу Красный Воробей, то для него все это представляет прежде всего чисто коммерческий интерес. Но существует и еще одна заинтересованная сторона, которая пока еще никак себя не проявила.

Я сделал паузу, предлагая высказаться черту.

Гамигин ничего не сказал.

– Ты по-прежнему настаиваешь на том, что явился два дня назад в мою контору только затем, чтобы я помог тебе установить личность трупа, исчезнувшего таинственным образом из морга вашего управления? – спросил я.

Ни один мускул не дрогнул на лице черта. Он молча смотрел мне в глаза до тех пор, пока я сам не отвел взгляд в сторону.

– А тебе кажется, что я, как и все остальные, включился в охоту за сокровищами? – спросил Гамигин ровным, невыразительным, совершенно не свойственным для него голосом.

– Если говорить начистоту, то история с убийством Ястребова, от которого не осталось даже трупа, представляется мне слишком уж невероятной, – признался я. – В особенности в свете всего того, что произошло за истекшие сутки.