– Так и что вы хотели от меня, гм-м-м… временно исполняющий? – без какого-либо почтения поинтересовался полковник, в глубине души испытывая отвращение к этому человеку. По лицу Филькинштейна пробежала лёгкая тень раздражения, тем самым выдав его внутреннее состояние, разозлившись на себя за допущенную ошибку, он хмыкнул и, остро взглянув на полковника, официально-протокольным тоном заговорил:

– Господин Бобров, от имени Временного правительства и его главы Валентина Мойшанского выражаю вам благодарность за проявленное мужество и героизм во время отражения нападения злобного и беспощадного врага рода человечества. Вы и ваши люди совершили невозможное, спасли человечество от неминуемой гибели, но почему-то прекратили сражение с врагом, я хочу знать, примерно когда вы планируете начать атаку на армаду вторжения?

– Мы этого не планируем вообще. Мы сделали все, что было в наших силах и даже больше, прошу заметить, мы это сделали без чьей бы то ни было помощи со стороны ведущих держав, исключительно силами добровольцев и на средства жертвователей. Да, мы и дальше будем сдерживать армаду вторжения, но в открытое сражение с армадой вступать уже не будем, это не в наших силах. Так что делайте надлежащие выводы, господин Филькинштейн, – хмуро поглядывая на своего собеседника, ответил Бобёр, просчитывая его реакцию на фактический отказ наступать на противника. Реакция не заставила себя долго ждать, Филькинштейн скривился и, сурово взглянув на полковника, воскликнул:

– Я вам приказываю немедленно начать подготовку к массированному наступлению на армаду вторжения, срок вам на подготовку ровно две недели. В случае отказа вы будете отстранены от занимаемой должности, арестованы по обвинению в государственной измене и преданы суду!

Бобёр медленно поднялся и, внимательно вглядевшись во взбешённые глаза Филькинштейна, спокойным тоном задал тому вопрос:

– Будьте так добры, Иосиф Эммануилович, поясните, пожалуйста, это ж какую это я такую должность в государственном аппарате занимаю и когда это я государству и своему народу изменил, да и вообще по какому такому праву вы мне смеете указывать, что я должен делать, а что нет, а?!

– Я официальное лицо! – неожиданно уязвленно взревел временно исполняющий обязанности председателя сенатской комиссии по обороне и оборонной политике и, после короткой паузы изобразив командный гнев, распорядился: – Я как председатель комиссии и военный советник господина Мойшанского приказываю сдать все дела и явиться на Новый Санкт-Петербург, а на ваше место мы назначим куда более достойного, компетентного и ответственного офицера, чем вы.

Бобёр от такой наглости на мгновение замер, всматриваясь в бешеные глаза Филькинштейна, и спустя минуту от всей души расхохотался. Немного успокоившись, платком смахнув выступившие слёзы, полковник, всё ещё продолжая ухмыляться, проговорил:

– Где тебя клоуна нашли, а? Филя, ведь ты натуральный клоун, да и только. Ты вообще понимаешь, что пытаешься отправить в отставку человека, который никакого отношения к государственному аппарату не имеет от слова вообще? Да если об этом прознают журналисты, ты, Филя, в одно мгновение станешь всеобщим посмешищем. Так что исчезни, чтобы я тебя вообще больше никогда не видел. Запомни, я твоего как его там… Мойшанского и тебя лично считаю мятежниками, и подчиняться вам никогда не буду, вы изменники, и это вас необходимо судить по всей строгости закона.

– Ты, Бобров, об этом в скором времени горько пожалеешь… – шипя сквозь зубы, проронил красный как рак Филькинштейн и исчез с экрана. Монитор погас, но полковник ещё довольно продолжительное время в глубокой задумчивости стоял у окна и размышлял. Обратный путь на Новый Санкт-Петербург ему был заказан, как и многим тем, кто добровольно вступил в его флот. Сегодня был перейдён Рубикон, и обратного пути для отступления не имелось, все мосты были сожжены дотла, но куда двигаться дальше, он пока в точности не знал, надо было думать, и думать крепко. Мойшанский со своими прихлебателями и теми, кто за ним стоял, так просто не отступятся, он и его хорошо подготовленные вооружённые силы и флот представляли для них очень серьёзную угрозу.

Со всем этим надо было что-то делать, сидеть сложа руки и ждать, пока ему не свернут шею, было не в его правилах, а значит, надо было действовать, но и спешка в данном вопросе была неуместна. Размяв плечи, Бобёр прошёлся по кабинету и, глубоко вздохнув, присел за стол и взялся за просмотр отчётов. Подготовка к вакцинации шла полным ходом, вакцины уже были доставлены, оставалось лишь подготовить бокс и составить подробный персональный список с графиком вакцинации.

Окончательно убедившись, что всё идет так, как и должно быть, Бобёр подумал некоторое время и, придя к каким-то своим заключениям, пересмотрел запись разговора с Филькинштейном. Вырезав короткое видео, он окольными путями запустил его в открытую сеть, после чего он поднялся и неторопливой походкой покинул кабинет и направился на взлётно-посадочную площадку. Он хотел слетать на водопады и побыть в одиночестве, подышать свежим воздухом, покупаться, поразмыслить и собраться с силами. Как он подозревал, другая такая возможность ему выпадет нескоро…

Прибыв в закрытое для всех крыло, принадлежавшее разведывательному управлению, Корнелиус провёл генерала Гудзу в свой рабочий кабинет и, проверив работу систем безопасности, предложил гостю присесть в комфортабельное кресло. Гудза присел и, выждав, когда его собеседник окажется напротив него, внимательно посмотрел в глаза Корнелиуса и негромко заговорил:

– Ситуация обостряется с каждым днём, хорошо ещё Бобров сообразил и без нашей помощи, что дальше лезть в драку напролом в высшей степени глупо, сами погибнем, а сливки от победы приберут к рукам другие. Вот только это лишь временная отсрочка и не более того. Этот Мойшанский и финансово-промышленный конгломерат трёх кланов, его поддерживающий, пошли ва-банк, или они победят и навяжут всем свои условия, или их победят. Вся штука в том, что они почти взяли верх над всеми остальными, но если всё-таки победят окончательно, нам всем несдобровать. Я получаю много сообщений с Нового Санкт-Петербурга даже уже не просто с просьбами помочь – с мольбой, но как это сделать, мне видится с огромным трудом. Быть может, ты сможешь что-нибудь подсказать, ведь ты, Корнелиус, во всех этих делах куда осведомлённее меня.

Корнелиус в задумчивости отвёл в сторону свой взгляд и, вздохнув, негромко заговорил:

– Мне давно приходят многочисленные предложения от серьёзных людей и структур, отмахнуться от которых вот так просто невозможно, и с каждым разом они звучат всё настойчивее и настойчивее, но я пока не тороплюсь. Ситуация, что называется, должна созреть изнутри, и она уже почти подошла к той самой критической точке. В общем-то, если уж быть откровенным, то это торг, кто больше и интереснее предложит.

– Ты что, решил устроить натуральный кастинг среди разных патриотических сил? – удивлённо приподняв бровь, поинтересовался генерал Гудза, несколько теряясь от такой откровенной наглости бывшего начальника службы безопасности главы Сената.