Ждать и в самом деле пришлось не больше минуты. По дороге странный воитель, сидевший уже в джинсах и майке с портретом Боба Марли, рассказал, что работал живым экспонатом. Каждый день он добирался до Великого Зимбабве на автобусе, надевал экзотический наряд и за небольшую плату предлагал туристам с ним сфотографироваться. На вопросы о жизни в древнем Зимбабве новый знакомый отвечал охотно, но как-то расплывчато. Объяснить причину странного расположения стен он не смог, твердя, что таких больше нет нигде в мире. Не нашел я объяснения и в путеводителе. В книге говорилось, что сооружения строились «для престижа». В размышлениях о тайнах зимбабвийских крепостей я и уснул. Мне снились величественные скалы, увешанные апельсинами, и мощные джипы, снующие по извилистому, сухому руслу.

На следующее утро при слепящем свете солнца руины уже не казались зловещими. Раскланявшись со вчерашним знакомым, вновь облачившимся в перья и шкуры и стоявшим на вахте в ожидании падких на экзотику туристов, я еще раз предельно внимательно осмотрел долину. Помимо главной крепости, по ней было разбросано множество других, не столь крупных руин. Невысокие, в метр-полтора останки стен очерчивали границы древних поселений. По словам гида группы, к которой я незаметно присоединился, здесь жили богатые обитатели древнего государства.

Тщательно обследовал я и нижнюю крепость. За стенами скрывались останки нескольких платформ, на которых, по словам гида, совершались ритуальные жертвоприношения животных. Самым заметным сооружением была круглая, сужающаяся кверху башня, похожая на традиционное зернохранилище. Но гид заверил, что внутри башни ничего нет, и она целиком состоит из отесанных каменных кирпичей. Это выяснилось, когда в начале прошлого века ее попытались разобрать, посчитав, что в ней может скрываться клад. Каких только версий не выдвигалось в отношении этой самой знаменитой части руин, чаще всего воспроизводимой на фотографиях. По одной гипотезе, башня была символом плодородия, обозначая житницу. По другой – символизировала женскую плодовитость. По третьей – была фаллическим символом и намекала на мужское начало и витальную энергию.

Разночтения имелись в отношении обеих крепостей. Одна версия гласила, что в нижней крепости жил монарх Великого Зимбабве, вокруг нее селились приближенные и знатные люди, а на вершине холма обитали жрецы, колдуны и знахари. Но есть и другая точка зрения, согласно которой на вершине располагалась резиденция властителя, а в нижней крепости обитали его жены и тета, то есть старшая сестра. Последний титул был в древнем государстве едва ли не самым авторитетным, не считая, разумеется, самого монарха.

Путешествие по истории древнего Зимбабве удачно продолжилось в маленьком музее, устроенном на полпути между двумя крепостями. Крошечная экспозиция состояла из археологических находок, сделанных при раскопках руин. Там были наконечники копий и мотыг, гонги, проволока и другие местные изделия из железа – металла трудного для обработки, а потому ценимого в те далекие времена не меньше золота. Рядом лежали стеклянные индийские бусы, осколки посуды из Персии и Китая, доказывавшие разнообразные торговые связи. Но на почетном месте, как самые ценные экспонаты, стояли восемь статуэток существа, украшающего герб современного государства и прозванного «птица Зимбабве».

Семь скульптурок, выполненных из податливого мыльного камня, сохранились полностью, одна – частично. Несмотря на немалое количество скульптур и изображений, точно определить происхождение и значение птицы тоже пока не удается. Вокруг этого легендарного создания продолжаются ожесточенные споры. Часть исследователей узнают в скульптурах, достигающих в высоту почти полметра, стилизованное изображение широко распространенного на юге Африки речного орла, в эпоху Великого Зимбабве бывшего символом монаршей власти. Другие склоняются к тому, что в действительности статуэтки вообще не имеют отношения к пернатым, а представляют собой фигуру какого-то популярного прежде, но ныне основательно забытого мифологического персонажа.

Сходятся ученые между собой только в одном – в трактовке происхождения самого названия Зимбабве. Все ссылаются на словосочетания дзимба дза мабве («дома из камня») и дзимба войе («почитаемые дома»), которые имеются в языке крупнейшей народности страны шона, и поныне населяющей территорию древнего государства. Но и такой консенсус достигнут недавно.

С тех пор как в конце XIX века европейский охотник случайно наткнулся на руины Великого Зимбабве, древний город постоянно пребывал в эпицентре яростных споров, причем не только академических. В период господства англичан преобладала точка зрения, в соответствии с которой величественные строения не считались плодом знаний и труда шона. Колонизаторы не хотели верить в то, что африканцы сумели самостоятельно возвести сооружения, не имеющие на Африканском континенте равных, за исключением египетских пирамид. В противном случае им пришлось бы признать пренеприятнейший факт. Получалось, что «несчастные дикари», ради приобщения которых к плодам просвещения, подданные Ее Величества Виктории якобы и захватили страну, имели собственную самобытную цивилизацию и богатую древнюю историю. А раз так, то жители Южной Родезии в колонизации не нуждаются и вполне способны обходиться своим умом.

Кого только не притягивали за уши, чтобы обойти неприятную правду. В претендентах на титул творцов Великого Зимбабве побывали мифические пеласги и реальные египтяне, а заодно финикийцы и греки, римляне и арабы. Самые либеральные колонизаторы стыдливо предлагали признать авторство африканцев, но с поправкой на «теорию стимуляторов». Ее суть состояла в том, что шона возвели крепости под влиянием других, более цивилизованных народов с кожей посветлее и более тонкими чертами лица. То есть, опять же, арабов. Тех самых, что с начала нашей эры плавали вдоль восточноафриканского побережья и, смешиваясь с чернокожим населением, положили начало культуре суахили.

Когда в 1965 году режим белого меньшинства Яна Смита в одностороннем порядке объявил о независимости от Великобритании, чтобы не допустить передачи власти Лондоном чернокожему большинству, вопрос о происхождении Великого Зимбабве стал еще острее. Белые историки-расисты на полном серьезе доказывали, что руины – останки одной из опорных крепостей ветхозаветной царицы Савской. Гарнизон, по их мнению, занимался сбором податей в виде слоновой кости и золота, которые переправлялись на север континента, приумножая и без того несметные богатства метрополии. Поверить в существование в XX веке такой, с позволения сказать, науки было бы невозможно, если бы не официальный путеводитель родезийских времен, который я увидел в одном из музеев Хараре после возвращения из Масвинго. На обложке на фоне стен Великого Зимбабве красовалась женщина, одетая в древнеегипетском стиле. Перед ней на коленях сидел чернокожий раб, почтительно протягивавший ей увесистый слиток золота.

Белиберда такого рода издавалась при активной поддержке правившего режима белого меньшинства. Вместе с тем серьезные, объективные публикации запрещались. К концу 1960-х годов любому непредвзятому ученому было ясно, что Великое Зимбабве целиком и полностью – создание африканцев. Это подтверждали раскопки, в этом убеждал даже внимательный внешний осмотр. Так, разница в толщине и качестве кладки стен нижней крепости легко объяснялась тем, что строители, по мере продвижения вперед, накапливали опыт, все больше совершенствовали свое искусство и оттачивали мастерство. Это особенно очевидно при сравнении начала эллипсовидной стены, сложенной из грубо обработанных, плохо пригнанных разнокалиберных камней с дальнейшей образцовой кладкой, где в щель между гладко отесанными кирпичами одинакового размера нельзя просунуть лезвие перочинного ножа.