В церковь вела резная дверь, достойная музейной экспозиции и не уступавшая по тонкости работы знаменитым занзибарским. Она была не заперта и легко отворилась. Переступив порог, я оторопел. Из полумрака на меня взирали удивительные апостолы и святые. Десятки деревянных скульптур, многочисленные росписи славили христианского бога по-своему. Все фигуры были выполнены в традиционной манере, их черты выдавали стопроцентно африканское происхождение. При этом сделали их с такой искренней любовью и верой, что при всей странности они не вызывали ни малейшего отторжения или желания позубоскалить.

Я знал, что похожие росписи есть в эфиопских храмах. Видел их и на фотографиях, и воочию в коптской церкви Лусаки. Но то, что предстало предо мной в Зимбабве, не шло ни в какое сравнение. Неизвестные деревенские художники и резчики сумели так органично и искусно украсить храм, что их талант вызывал восторг. Встретить в дремучей глуши такой чудный храм казалось невероятным. В ту пору я еще не добрался до сказочного зимбабвийского селения скульпторов Тенгененге и не представлял, сколько одаренных людей можно обнаружить среди обычных африканских крестьян, стоит только пробудить в них тягу к творчеству.

Я присел на скамью. Строгая тишина и торжественное убранство создавали приподнятое настроение, а солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь разноцветные оконца, наполняли душу возвышенной радостью. Сладостно-блаженное созерцательное состояние хотелось длить и длить, да и выяснить, кто же создал всю эту красоту, непременно стоило. Но время шло, а в церкви по-прежнему никто не появлялся. Меж тем путь предстоял неблизкий, и обратную дорогу еще надо было отыскать.

Пытаясь выбраться на шоссе, я окончательно заплутал в бесчисленных поворотах, и совсем было потерял надежду вернуться в Хараре засветло, когда впереди, в узком коридоре грунтовки, проложенной в зарослях колючих, пыльных акаций, увидел стадо коров. Нагнав животных, я не поверил глазам. Их погонял хворостиной одетый в одни шортики босой загорелый белый мальчик. Узнав о моей беде, миловидный белокурый пацан рассказал, что гонит стадо в нужном направлении и предложил следовать за ним. В любом случае, объехать животных было невозможно, и почти час я тащился, вынужденно любуясь их горбатыми спинами, толстыми хвостами и грязными копытами. Оставалось поблагодарить провидение за еще одну нежданную паузу, еще одну возможность поразмышлять о фантастическом прошлом и настоящем легендарного царства Зимбабве.

Возвращаясь к царице Савской, приходится засвидетельствовать, что родезийское правительство белого меньшинства грешило на нее напрасно. Возможно, их вдохновлял популярный роман Хаггарда «Копи царя Соломона», поместившего эти самые копи на границе нынешней Уганды и Демократической Республики Конго, то есть Заира. От Зимбабве далековато, но ближе к югу, чем к северу Черного континента. На самом деле следы легендарной правительницы следовало искать не на юге, а на северо-востоке Африки, на территории бывшего Аксумского царства, раскинувшегося частью в Эфиопии, а частью – в Аравии, там, где сейчас разместился Йемен.

Эфиопскую царскую династию можно считать древнейшей из всех, когда-либо существовавших на нашей грешной Земле. Легенда гласит, что последний император Хайле Селассие был 225-м по счету. Он правил 44 года и погиб в августе 1975-го, умерщвленный по приказу свергнувшей его группы офицеров во главе с Менгисту Хайле Мариамом. Первый номер в этом длинном списке принадлежит плоду любви царя Соломона и царицы Савской. Правда, если обратиться к дошедшим до нас хроникам, то первый документально зафиксированный «царь царей» начал править в 1268 году, то есть два тысячелетия спустя после библейских прародителей. Но и в этом случае последний монарх был на счету 65-м, что тоже впечатляет.

Похоронили Хайле Селассие в ноябре 2000 года, то есть четверть века спустя после смерти. Когда полковника Менгисту Хайле Мариама свергли и он бежал в Зимбабве, часть приближенных диктатора схватили. На судебных процессах они поведали подробности гибели императора и указали на место, где его закопали. Останки Хайле Селассие перенесли в церковь Святой Марии, и они пролежали там восемь лет.

Красочная церемония с участием патриарха эфиопской православной церкви Павла стала в Аддис-Абебе памятным событием. Десять километров от церкви Святой Марии до храма Святой Троицы императорский гроб, убранный в красно-зелено-золотые цвета национального флага, сопровождали тысячи людей.

Среди скорбевших выделялись молодые люди с косичками-дредами – члены всемирной секты растафарианцев, насчитывающей до миллиона человек. Раста считают Хайле Селассие живым воплощением бога, который умереть не может. В 1920 году основатель движения, уроженец Ямайки Маркус Гарви сказал слова, ставшие для членов секты заветом.

– Взгляни на Африку, когда черного короля увенчают короной, потому что это значит, что грядет день избавления, – изрек Гарви.

Знаменательное событие не заставило себя ждать. В 1930 году короновали Хайле Селассие, что позволило очевидцу события, английскому писателю Ивлину Во, написать целых два сатирических романа: «Черная напасть» и «Сенсация». Но растафарианцы восприняли церемонию серьезно, как исполнение пророчества Гарви. А поскольку до восхождения на трон божество носило имя Рас Тафари Мэкконэн, то и движение стало называться растафарианским. Вообще-то, рас – не имя, а феодальный титул, выше которого стоит только император. Однако название привилось повсеместно, особенно благодаря популярным расслабляющим ритмам регги, прославленным еще одним уроженцем Ямайки Бобом Марли.

Незадолго до свержения Хайле Селассие нанес визит на Ямайку. Посмотреть на живого бога сбежался весь остров. Самые экзальтированные клялись, что видели на руке императора след от гвоздя, которым его прибивали к кресту. Наблюдение подтверждало, что эфиопский император – Христос. Только не ложный, белокожий, а истинный – черный. Великие растафари бессмертны, верят члены движения, возникшего в трущобах Ямайки. Пусть тела бренны, составляющие их атомы разлетятся по миру, войдут в новорожденных и продолжат жизнь. Стало быть, длившаяся больше века сага эфиопского императора не завершена. Надо ждать его реинкарнации.

За похоронами Хайле Селассие я следил по телевизору. Побывать в Эфиопии так и не довелось, поэтому воочию сравнить цивилизации Великого Зимбабве и суахилийских городов-портов с древним православным государством не получится. Сделать это было бы более чем любопытно. Если судить по фотографиям, в Эфиопии, или как говорили у нас раньше, в Абиссинии, сохранилось немало памятников седой старины, свидетельствующих о самобытной культуре. Особенно впечатляют церкви древней Лалибелы.

Хорошо представляю это место. Корреспондент ТАСС, проживший в Эфиопии шесть с лишним лет, часто рассказывал о Лалибеле, иллюстрируя беседы множеством фотографий. Как наяву, перед глазами вставала чудесная картина: вот путник бредет по горам, массивная скала обрывается, и он оказывается перед каменным крестом колоссальных размеров, словно вырастающим из самой сердцевины скалы, монолитным и могучим. Сколько же труда надо вложить, чтобы в твердой породе вырубить гигантский символ христианства!

Но глаза видят не все. Внутри уникальный памятник, добраться до которого можно лишь через узкий проход, прорезанный в толще скалы, предстает церковью. Это «Бет Гийоргис», названный в честь покровителя Эфиопии Святого Георгия, – один из более чем десятка православных храмов, составляющих уникальный комплекс Лалибела. Когда-то знаменитый, заслуженно увенчанный титулом «восьмого чуда света», ныне он почти забыт за пределами своей страны. Причины очевидны. Многолетняя гражданская война, а затем война между Эфиопией и Эритреей особенно сильно затронула север страны, где находится Лалибела. Не способствовали росту интереса к богатейшему культурному наследию «земли царицы Савской» постоянные сообщения о хроническом массовом голоде и прочих бедствиях во времена правления полковника Менгисту Хайле Мариама.