– Вам сказочно повезло, – возбужденно затараторил он. – Очень. Айзек почти согласен. Одну секунду. Только одну секунду. Вам ведь хочется встретиться с пещерными людьми?

«Какими еще пещерными людьми? – недоумевал я про себя. – Наверное, одно из мест раскопок стоянок первобытных людей, которыми так богата Рифтовая долина Кении?»

Доверия не внушали оба «брата», но любопытство взяло верх. Через несколько минут я прыгал по валунам за Айзеком, который в своих разношенных вьетнамках уверенно шел вперед, словно по асфальту. Шоссе скрылось из глаз почти сразу, и запомнить дорогу, если допустимо назвать так расстилавшиеся вокруг нагромождения каменных груд, не представлялось возможности. Чем дальше, тем на душе было тоскливее. Не скрою, становилось страшновато, и в голову потихоньку начали прокрадываться постыдные идейки. Впервые я пожалел, что до сих пор не удосужился обзавестись мобильным телефоном. Впрочем, вряд ли он бы выручил в такой глуши. В ту пору в Кении зона охвата, за редким исключением, ограничивалась крупными городами и важнейшими автотрассами.

Когда стало казаться, что мы идем вечно, Айзек замер: здесь! Я огляделся, но не заметил ничего примечательного. Вдруг впереди, в расселине, под чахлым кустом блеснули чьи-то глаза. Послышался гортанный оклик. Айзек ответил спокойно и многословно. Мне оставалось надеяться, что сказал он то, о чем мы договорились заранее: я – сотрудник международной благотворительной организации, которая оценивает ущерб, нанесенный району засухой.

Из-под куста вылез тощий бородатый человек с большими диковатыми глазами, одетый в рубище, когда-то бывшем просторной длинной рубахой.

– Он друг, – медленно проговорил бородач, показав на меня пальцем. – Пусть даст еды. Будет хорошо.

Я подошел к расселине. В ней, у входа в пещеру, стояли еще несколько человек, в том числе две женщины. Все они понимали по-английски, хотя с большей охотой говорили на суахили. В пещере виднелись лежанки из сучьев, покрытые высушенной травой. Кроме них, в жилище имелись большой глиняный горшок для приготовления пищи и пятилитровая пластмассовая емкость для воды.

Самым смелым и говорливым оказался старик Питер Нджороге, сообщивший, что ему 57 лет. Он сказал, что поселился в пещере 20 лет назад вместе с женой и двумя детьми. До этого жил в Гилгиле, но, когда нищета стала невыносимой, ушел в Утути. В 1997 году супруга скончалась, дочка вернулась в город и вышла замуж, туда же сбежал и сын. А Питер продолжал жить в пещере. Почему? Потому что здесь, хотя и трудно, а зачастую и голодно, но не так безнадежно, как в «том вашем мире».

– В Республике Утути – больше 200 граждан, – рассказал Питер. – Все мы братья и сестры. Мой сосед не может остаться голодным, когда у меня есть еда, а он, если что-то раздобыл, обязательно поделится со мной. Мы всегда поможем друг другу. У нас здесь больше десятка народов: гикую, календжин, кисии, луо, луя, покот, туркана… И мы не ссоримся, не воюем, как в том вашем мире. И нас с каждым годом становится все больше. Потому что рождаются дети, потому что к нам приходят люди, которым там, у вас, очень плохо.

По словам Питера, «республику» основали еще до обретения независимости, в 1950-е годы. Правительство знает о ее существовании, но старается не замечать. Ишмаел Челанга, бывший комиссар провинции Рифтовая Долина, однажды даже посетил Утути. Несколько раз администрация Накуру присылала продовольствие. Когда в Кении проходила всеобщая перепись населения, в пещеры заглянул чиновник и пересчитал по головам.

– Мы не препятствуем визитам представителей власти, – сказал Питер. – Но, кроме них, к себе никого не допускаем. А то повадятся всякие бандиты, угонщики скота и автомобилей, грабители. Мы не нарушаем законов и не хотим, чтобы нас принимали за уголовников.

У жителей Утути трудностей хватает.

– Вы думаете, мы здесь приятно проводим время? На самом деле мы живем хуже животных, – продолжал Питер. – Уже вторая половина дня, а мы еще ничего не ели. И эти два маленьких мальчика – тоже. И в школу они не могут ходить. Нет здесь школы. Я хоть начальное образование получил, а они так и останутся неучами.

По ночам вокруг пещер кружат дикие звери, ядовитые змеи заползают погреться. В Утути много камней, но нет ни одного источника воды. Вдоволь напиться можно только в дождливый сезон, благо в Кении каждый год их целых два – большой и малый. Когда ливни прекращаются, за водой приходится идти в «тот мир». О мытье никто не помышляет.

Совсем без контактов с «тем миром» нельзя. Требуются соль и спички, а их можно только купить. Единственный способ заработать деньги – продать древесный уголь, который для приготовления пищи используют большинство кенийских хозяек, у которых нет электричества или газа.

Производством «экспортного товара республики» занимаются мужчины. Мешок угля идет по сто шиллингов, чуть больше доллара. Деньги для пещерных людей солидные, но для каждого мешка надо срубить и сжечь немало деревьев. Их становится все меньше, в ход идут молодые деревца, кусты, но уголь из них получается слишком мелкий, и платят за него не так щедро. Что будет, когда древесина кончится, обитатели Утути стараются не думать. Авось на их век хватит.

Торговля всегда идет в одном и том же месте, известном всей округе как Врата. Действительно, две каменные глыбы, вздымающиеся выше других, создают впечатление входа в неизвестный, таинственный мир. Возможно, пугающая символика, хорошо понятная кенийцам, которые с детства прилежно изучают Священное писание, служит дополнительным психологическим препятствием на пути к Утути. Во всяком случае, редко кто, помимо жителей республики, отваживается переступить природные Врата.

Да и сами они делают это неохотно, а некоторые не покидают каменных пределов никогда. Регулярно, как Айзек, курсируют между двумя мирами несколько человек. Большинство боится лишиться защиты привычной, обжитой пещеры. Когда же внешний мир вторгается в Утути, на сцену выходит глава республики.

– Его зовут Чесерем, – сообщил Питер. – Он пользуется авторитетом и имеет власть говорить от лица всех нас. Но нам он ничего не приказывает и делать ничего не заставляет. Мы свободные люди. У нас нет начальника.

Айзек предложил дождаться Чесерема, ушедшего на промысел древесного угля. Я вежливо, но твердо отказался. До захода солнца оставалось два с половиной часа, надо было спешить. Уходя я ощутил, будто что-то коснулось спины, и обернулся. Десятка полтора облаченных в лохмотья пещерных жителей стояли тесной группой, не шевелясь, и серьезно, сосредоточенно глядели нам вслед. Их вид вызвал в памяти снимки, сделанные в наших деревнях на заре фотографии. Тогда люди еще не привыкли позировать и представали перед объективом с обыденным, естественным выражением лица, не искаженным бесчисленными фотосессиями, которые выработали стойкую привычку притворяться и гримасничать. Когда с последними лучами солнца мы вышли к шоссе, печальная картинка все еще стояла перед глазами.

Поток автомобилей на миг заставил усомниться в реальности пережитого, но идущий рядом Айзек наглядно доказывал, что невероятное путешествие в каменный век, раскинувшийся по соседству с автострадой, не было сном. Провожатый с достоинством взял обещанную купюру, попрощался и исчез среди камней. Вместе с ним испарился и запах, к которому я за целый день почти притерпелся.