Тоже ведь, впрочем, честолюбие: «Какую капусту я!..»

Итак, из армии отец вернулся готовым комсомольским работником. Обком комсомола — это что-то вроде питомника, в котором подрастают дубы для городского руководства.

И безошибочно действует Феликс, внедряясь в активисты молодежного движения. Надо же, придумал телемост с Филадельфией или с Лос-Анджелесом? Ну молодец!

Однако посмотрим, Феликс, что внушит тебе и как распорядится тобой ноосфера. Уже завтра я начну писать мою курсовую работу.

Я представляю это так

Следователь Сигизмунд. Лето. Жара. Он стоит в кассе Аэрофлота в очереди за билетом. Время летних отпусков. В кассе душно, тесно, негде присесть, рубашка прилипла. Девушка впереди него уже изнемогает, с ноги на ногу переступает, но от этого не легче. Повисла на ремне своей сумки, как на трамвайном поручне.

Сигизмунд принялся соображать, легче ей от такого распределения веса или нет. Но так и не сообразил. Забыл он уже школьный курс, всю эту физику твердого тела и мягкого тела.

Он машинально разглядывает крохотные точки пота на голой ее спине — ишь, стало им можно ходить с голой спиной, ну всегда для себя всего добьются! Когда же нам, мужикам, будет облегчение участи? Амнистия нам выйдет когда или так и ходить в глухих штанах и рубахах?

И вдруг она оборачивается и спрашивает, не найдется ли у него монетки позвонить. Застигнутый за разглядыванием ее спины, он ринулся по карманам.

Но аппарат на стене слопал монетку. Обескураженно улыбнулась ему девушка, и он отыскал ей еще одну. Девушка была ничего так.

— Я вас разорю, — говорит, улыбаясь.

Наконец она дозвонилась и говорила подруге, что в кино придется пойти не на четыре, а позже: очередь еще далеко, да и поесть бы. А хочешь — иди одна?

Пока подруга выбирала вариант, девушка рассеянно блуждала взглядом и, наткнувшись на Сигизмунда, улыбнулась ему как знакомому. И он по-старинному чопорно тряхнул головой, как бы отчеканивая: честь имею, мадам, к вашим услугам!

И та-ак он себе в этом жесте понравился! Жалко было прекращать.

Очередь их медленно близилась. Беспокойство — будет ли билет? — сделало их окончательными приятелями. Девушка оживилась, не висела больше на своей сумке, а держалась стоймя при помощи спинных мышц. Спина у нее слабоватая и, видимо, распрямляется лишь по особому случаю. Вот и случай.

Наконец достигли они окошечка. Девушке уже билет выписывают, сумму назвали, а она — ах! — в сумочке роется и краснеет.

— Ну что вы, сколько? — приходит Сигизмунд ей на помощь.

Недоставало-то рубля, тьфу, а она смутилась, ждала его у выхода, пока он покупал свой билет; извинения, благодарности и: куда мне занести вам деньги?

— Да что вы, такие пустяки, кстати, вы ведь собирались пообедать, я нечаянно услышал ваш телефонный разговор, не откажите составить мне компанию, я как раз иду в кафе.

Она, потупившись, колеблется — еще бы, ни копейки, Сигизмунд это отлично помнит, ему как раз и приятно ее выручить. Дважды уже выручив, он к ней душевно привязался — как всегда привязываешься к людям, которым сделал хорошее. Они — банк твоего благородства. И хочется увеличить капитал. Никаких видов он на эту девушку не имел — куда, у него их и так две! — а просто по-человечески. Хотя, конечно... он попридержал бы свою человечность, окажись перед ним не эта приятная девушка, а... Голодную старуху небось не пригласил бы пообедать, а?

Итак, уговорил. Зашли. Говорит он своей даме: хотите шампанского? (Сам не ожидал от себя такого размаха...) А она вдруг краснеет и кивает. Хочу. Вообще-то он ждал, что откажется. Но, видимо, она уже произвела в уме некий расчет (за телефонные монетки, за билет, за обед...) и заготовила ему со своей стороны такую отплату, что и шампанское, по этой смете, не перевесит...

Ну ладно же, Сигизмунд человек азартный. Никаких, впрочем, видов! Как там у нее сальдо с бульдой сойдется, ему неважно, его дело — бескорыстно давать. И как можно больше. Банк благородства. В том и азарт: в бескорыстии.

Девушка пьет шампанское и уже не сводит с Сигизмунда завороженных глаз. Ну еще бы, сколько можно ходить в кино с подругой!

Сигизмунд — сама корректность. Темы исключительно нейтральные: кино, журнал «Огонек», несколько анекдотов. Никакого прикосновения к частной жизни: ни где живет, ни «учитесь или работаете», ни-ни. И — хотя очень подмывает — никаких намеков на его принадлежность к доблестному племени «оперов». Она было заикнулась: мол, а чем вы занимаетесь? На что он ей уклончиво: да так, знаете... И она (чуткая девушка, избегает проколов, еще бы: ставка больше, чем жизнь...) — больше ни вопросика.

Про кино она забыла, он ей предупредительно напоминает: ваша подруга не обидится? Не позвонить ли ей?

Подруга обойдется. (И то правда.)

И он, подозвав официантку, просит принести плитку шоколада.

Тем не менее все наконец съедено, выпито, он расплачивается (девятнадцать рублей с копейками настучало). Естественно, «сдачи не надо», неприятный такой холодок по животу: не заведено у него проматывать такие суммы.

Вышли на улицу — уже и вечер грянул. Даму слегка покачивает (не шампанское, ох, другое...). Самое замечательное, что они так и не представились друг другу. Просто Вы да Вы. В этом что-то, безусловно, есть пикантное. Она это, конечно, понимает, девушка со вкусом. Между тем он ясно видит, что может ее сейчас вести куда захочет...

И тут наступает коронный номер программы. Следите! На углу он останавливается, поворачивается к ней и галантно, глаза в глаза, взяв ее руку в свою, говорит: ну, до свидания, благодарю вас за такой чудесный вечер, я получил море удовольствия! (Что да, то да!)

По-прежнему ни имени, ни адреса, ни телефона — ничего этого ему не надо! Подносит ее руку к губам — почти-тель-ней-ше!

А она опешила, бедная, такой программы в её вычислительную машину не закладывали, на шаг отступила — ну и он, кланяясь, пятится, повернулся и пошел, но спиной чувствует, что она осталась стоять, ничего не понимая.

А? Каково? А вы говорите, двадцать рублей. Да в каком цирке вам такое покажут хоть бы и за двадцать рублей!

Потом (неожиданно) она — стук-стук-стук (интересно: чего ей?) — догоняет его, решительная (красивые