Стейн мрачно зыркнул на меня. Буркнул:

— Готов.

— Добро пожаловать к ульверам, — ухмыльнулся Альрик и хлопнул Стейна по плечу.

Бом! Бом! Бом!

Костяная палочка била в бодран размеренно и туго. Гулкие волны прокатывались по всему становищу, или так мне только казалось. И взгляды других хирдманов прожигали мне спину.

— Ну как? — спросил Энок, колотя в бодран.

Я пожал плечами. Да никак.

Мы понимали, что выходить против драугров с человеком, который в любой миг может обернуться безумной тварью и изрубить тебя на куски, глупо. Безумцев хорошо бросать на передний край, где они не принесут вреда своим же. Недаром же берсеркеров редко берут в хирд, нанимают лишь на отдельные битвы. Но и оставлять хельта, славного воинскими умениями, к тому же хёвдинга, тоже никак нельзя.

Потому ребята отыскали где-то бодран и колотили в него по очереди с самого утра. А я как дурак стоял и слушал. Поначалу еще думал о сражении, о стае и подобной чепухе, а теперь вовсе перестал. Стоял, переминаясь с ноги на ногу, и ждал рога, призыва к выходу.

Но Харальд не торопился. И Энок продолжал бить в бодран, чтобы призвать мой дар.

— В тот раз Тулле еще говорил чего-то, — вспомнил Дударь.

— И то верно! — обрадовался Энок. — Кай, слушай меня. Мимо идет мертвяк, сейчас ударит тебя мечом. А меч ржавый-ржавый, тупой-тупой…

— Как ты, — огрызнулся я.

— А еще Тулле взял его за руку, — едва сдерживая смех, проговорил Бьярне.

— А еще, — я вспылил, выдернул бодран из рук Энока и швырнул его на землю, — колотушкой стучал не косоглазый обалдуй, а Оддрун. Ну-ка, сбегай-ка за ней!

Ослепитель развел руками:

— Мы ж помочь хотели!

Альрик всё не возвращался с конунгова тинга. Харальд никак не мог решиться выступить на Сторборг. Ему казалось, что войско мало, нужно подождать и собрать больше воинов. И хотя сюда стекались хускарлы и хельты со всего Бриттланда, и собрались уже многие сотни, и заканчивались припасы, так как каждый брал еды только дня на два-три и только для себя, конунг выжидал.

То ли он перетрусил, сбегая из собственного дома, то ли солнечные жрецы шептали ему о всепрощении и любви к драуграм.

Даже сторхельт, которого конунг так ждал, прибыл в становище. Я видел, как он въехал на большом гнедом коне, мощный, коренастый, с воловьей шеей и убого остриженными волосами вкруг, словно под шлем обрезали. Ньял Кулак! Хотя бился он, судя по всему, не кулаками. Следом за ним ехала телега, на которой открыто лежали две толстенные радужные кольчуги, огромный двуручный меч размером с оглоблю, такая же здоровенная булава с шипованным навершием в виде бычьей головы и необычный щит, не круглый и деревянный, как мы привыкли, а вытянутый, окованный железом от края до края. Как только быки вытянули эдакую тяжесть?

— Сторхельт Ньял Кулак и его брат Хьярвард Силач. Хьярвард еще хельт, но, говорят, вот-вот получит пятнадцатую руну, — не отрывая взгляда от богатыря, с восхищением сказал Фастгер. — Ньял сражается булавой, а Хьярвард с мечом и щитом.

Хьярвард?

Позади телеги ехал еще один всадник, как две капли воды похожий на Ньяла.

— А дары у них какие? — затаив дыхание, спросил Леофсун.

— Сила. Оба сильны, как… как… ну считай в треть силы Фомрира. Особенно Ньял.

Въехать они въехали, а вышибать драугров из Сторборга так никто и не шел.

Понемногу лагерь расползался шире и шире, захватывая уже поля, так и не распаханные по весне. Если пойдет дождь, мы завязнем в грязи.

Все, у кого была родня подальше от столицы, уходили по еле видным дорогам, взяв с собой скудный скарб, но и оставалось немало. Некоторым просто некуда было идти, например, трэлям, торговцам, ремесленникам. Их дома и семьи остались в Сторборге.

Впрочем, ладно Харальд. А чего драугры не шли на нас? Они же так рвались в город, а теперь разорили его и успокоились?

Ульвид! А где Ульвид? Если мертвецы шли к нему, как к зачинателю ритуала…

Я схватил Тулле, рассказал свои мысли, и друг со мной согласился.

— К нему тянулись многие нити. Надо его найти.

Мы обошли весь лагерь: подходили к каждому костру, заглядывали под каждый навес и в каждую телегу, расталкивали спящих. Спрашивали, не видел ли кто Ульвида, хускарла на десятой руне или уже хельта? Может, он на конунговом тинге? Правда, туда звали лишь хёвдингов, сторхельтов и именитых хельтов.

Во время поисков я натолкнулся на Гисмунда. Парень взял пятую руну. К нему жались две девчонки-сестренки, рядом сидели еще какие-то люди: уставшая женщина, дети разных возрастов, хускарл, который то ли дядя, то ли двоюродный брат.

— Гис, ты жив! — обрадовался я. Мне нравился этот норденыш, у него был характер!

Он устало поднял голову:

— Кай. Тулле.

— Значит, твоя семья уцелела!

— Да, Хьярти защитил их, — вяло ответил Гис.

Девчонки еще сильнее прижались к нему, испуганно моргая.

— А отец где?

— Отец? Отца больше нет. Это моя вина, — мальчишка стиснул кулак и ударил себя по колену. — Это я уговорил его пойти в город. Я сказал, в городе дом Кетильмунда, там конунг с могучим войском, там мы будем под защитой. Хьярти не пошел, сказал, что лучше помрет на своей земле. А мы пошли. Дошли до хирдманов на берегу, потом на корабле через реку. Только устроились, успокоились. А тут драугры. Я не вытащил его! Не спас!

Не повезло парню. Сначала потерял брата, теперь отца. Я не знал, что и сказать. Зато знал Тулле. Он опустился на колено рядом с Гисом, улыбнулся девчонкам, перепугав их своими шрамами и закрытым глазом.

— Люди не видят будущего. Каждый наш шаг как шаг в пропасть. Нащупаешь ли узкий мостик над обрывом или сверзишься вниз? Никто не знает. После какого решения тебя размозжит о скалы? Мы все стоим перед пропастью в густом тумане. И каждый миг кто-то шагает вперед и либо срывается с криком, либо нащупывает ногой хлипкий шатающийся мост. А боги стоят на той стороне и смотрят на нас. Кто же дойдет? Кто сумеет перейти туманное ущелье? И люди падают, падают десятками и сотнями. Но знаешь, кто более жалок, чем погибшие? Тот, кто боится сделать этот шаг. Он стоит и ждет. Ждет годами. Ждет божественного знака. Ждет проводника. Ждет отблеска факела, который разорвет туман. А когда состарится, жалеет до самой смерти, что так и не шагнул вперед.

Гис задумался.

— А ты видишь, куда идешь? — спросила одна из сестренок.

— Хуже, чем ты, — снова улыбнулся Тулле. — У меня же только один глаз.

— Да, — вдруг сказал Гисмунд. — Да. Верно говоришь. Шаг в пропасть. Хольма, приглядишь за ними? — обратился он к женщине с замученным лицом.