Застыдившись, Ирис сложила руки на коленях и склонила голову.

— Но ведь я совсем ничего не знаю, эфенди. Разве я смогу быть вам чем-то полезной?

— Одно то, что ты умеешь читать и писать, немало для девушки. Поверь, некоторые твои одногодки из состоятельных семей лишены и этого. Некоторые по собственной лени и нерадивости, но большинство — из-за убеждения родителей, что знатной девице не обязательно владеть грамотой: всё, что нужно, за неё прочитают и напишут обученные слуги. Потому-то есть среди них и те, кто едва умеет расписываться, да и то для того, чтобы однажды предъявить подпись жениху, как свидетельство своего умения, не более… А знаешь, что вам, девушкам из гарема, дают образование, лучшее во всей Османской Империи и даже в Европе? Я имею в виду ту часть знаний, которую без труда может постичь женщина. Девы из Сераля считаются большой ценностью, и иногда среди них можно встретить настоящих самородков: умных, талантливых, начитанных…

— Как наша Нергиз! — радостно вскрикнула Ирис, ничуть не обольщаясь на свой счёт. — Она у нас настоящая книгочейка, и так много знает!

Старец довольно опустил веки.

— Именно, джаным. Она не только читает, но и запоминает, а главное — старается применить в жизни то, что узнала. Её коллекции камней и высушенных трав превосходны. Если получится, попробую сосватать её за внука одного моего бывшего ученика: мальчик удивительно одарён и мастерит такие механико-магические игрушки, что даже мне не под силу разгадать секрет некоторых из них. Это будет превосходная пара… Когда уляжется буря с заговорщиками — представлю его султану, как будущее светило и гордость нашей науки. Но давай поговорим о тебе, ибо твоё будущее и, конечно, настоящее, весьма меня заботит.

Мудрец помолчал. Затем как-то виновато улыбнулся.

— Прости, что заговариваю о печальных вещах, но иногда приходится напоминать себе самому и окружающим о неизбежном. Латиняне недаром напоминали своим победителям и кумирам: «Mementomori!» что означает: «Помни, ты смертен!» Я тоже не вечен, милое моё дитя, и однажды оставлю тебя и всех, кто мне так дорог. — Протестующе вскинул руку, уловив движение Ирис: — Нет-нет, не возражай против очевидного. Это констатация факта. — Ирис непонимающе моргнула. — Э-э… положение дел таковое, как есть, и ничего с этим не поделать. Держусь я бодро, на зависть многим, но сам-то чувствую, что силы у меня уже не те. Однако надеюсь, что ещё на пять-шесть лет полноценной жизни хватит. За это время ты узнаешь громадный мир, который тебя окружает, и приспособишься к нему, и мне уже не страшно будет оставить тебя, с новыми знаниями и умениями, и, конечно, друзьями. Ведь вы, жемчужинки Сераля, живёте, словно в наглухо закрытой раковине, и отпусти вас на волю без должной подготовки — погибнете, подобно лисятам, выращенным в питомнике, что потом, в лесу, могут пропасть, поскольку не научены ни охотиться, ни защищаться. Так-то вот… То, что новый дом пришёлся тебе по душе, это я вижу. А скажи: что показалось тебе здесь иным по сравнению с твоим прежним образом жизни?

— Магия, — выпалила Ирис и вновь засмущалась так, что даже захотелось прикрыть широким рукавом запылавшие щёки. — Она здесь везде. Я думала раньше, что её больше нет, то есть, была когда-то, раз столько сказок написано; а потом вдруг кончилась, иссякла… Выходит, что нет? Отчего же мы про неё ничегошеньки не знали?

Аслан-бей снисходительно усмехнулся.

— Я так понимаю, что под «мы» ты подразумеваешь себя и своё окружение, в котором пребывала ещё недавно. Но, джаным, Сераль, каким бы он ни казался большим — это крохотный островок, отгороженный от океана-мира крепостными стенами и грозными запретами. Один из них — запрет на магию. Поэтому-то поступающих туда девочек и девушек незаметно проверяют на наличие магических способностей, и если таковые имеются даже в зародыше — не быть им одалисками. Их отправляют назад, или к родителям, или на невольничий рынок. Потому что гарем — самое безопасное место в сердце Османии, и должен таким оставаться вовек. И если хоть в ком-то из пери внезапно проснутся способности, не увиденные при первой проверке, и если, даже не желая того, она навредит Повелителю…

Эфенди лишь покачал головой.

— В мешок и в Босфор? — уныло предположила Ирис.

— К сожалению, так, дитя моё.

Аслан-бей вздохнул. И неожиданно добавил:

— Потому-то я и назначил тебе принимать настойку, замедляющую рост.

Озадаченно похлопав ресницами, девушка уставилась на эфенди. А причём здесь она? Какая связь между магией и ею, рыжей худышкой?

— Я недолго знал твою матушку, джаным, но достаточно, чтобы понять…

Ирис затаила дыхание.

— Прекрасная Найярит, она же Эйлин Риган, дочь холодной Ирландии, похоже, сама не знала, что от рождения обладала Даром, впрочем — столь малым и неразвитым, что его даже не заметил маг, незримо присутствующий при проверке поступающих в гарем девушек. Но часто бывает, что Дар передаётся через поколение: он спит в матери, а просыпается в дочери.

Девушка изумлённо раскрыла глаза.

— Да, дитя моё, я говорю о тебе. Разумеется, увидев в тебе проблески магических способностей и желая уберечь от будущих невзгод, я запечатал свои уста, и до сегодняшнего дня никто не слышал этого секрета. В память о твоей несчастной матери я заботился о тебе, как мог, но не в моей власти было забрать тебя из гарема, во всяком случае — сразу. Однако я сумел сдержать развитие не сколько твоего тела, сколько Дара, который у девочек начинает проявляться лишь с менархе — установлением связи с Луной. Вот тебе и ещё одна причина, почему я поторопился с этим браком. Ах, это было бы так удачно, если бы ты осталась при таком достойном человеке, как Огюст Бомарше! Но, к сожалению, обстоятельства сложились против этого союза, а я не мог рисковать, затягивая время в поисках твоего возможно нового жениха, поэтому, увы, мне, старику, пришлось напроситься в мужья юнице. Но совсем скоро небесное светило, покровительствующее всем женщинам, окончательно пробудит в тебе росток магических сил, подобно тому, как Солнце каждую весну оживляет заснувшие на зиму почки. Случись это в гареме — боюсь, рано или поздно ничем хорошим для тебя это не закончилось бы; но теперь опасность позади. Так что в скором времени, — Аслан-бей ободряюще улыбнулся, — мы будем знакомиться с твоим новым даром. Каким — я ещё сам не знаю.

От страха у Ирис задрожали губы. Она судорожно впилась пальцами в подлокотники стула.

Как?

Выходит, она может оказаться… неизвестно кем? Ей уже чудилось, будто внутри сидит какое-то грозное чудовище, готовое вырваться на свободу, раздирая плоть… Но ласковая улыбка эфенди немного успокоила. Если такой мудрый человек не пугается соседства с ней, а напротив, старается быть рядом…

— Получается, что всё это время вы защищали меня, да, эфенди? С того самого дня, как в ТопКапы пришёл новый Повелитель?

— С того момента, как я тебя увидел, — просто ответил лекарь. — Маленькую, горластую, сердитую крошечную девочку, только что родившуюся. Я любил огненную Найрият всем сердцем, но для меня она была столь же недоступна, как звезда, что светит всем, но принадлежит только небу. Хорошо зная честолюбивую Айше, я подозревал, что ваша с матерью жизнь в Серале будет не из лёгких, а потому — старался не упускать тебя из виду. Но… — Он развёл руками. — Ты же понимаешь, жизнь есть жизнь. Я — учёный и медикус, и не мог находиться при гареме постоянно. Уже тогда мне приходилось курировать три лекарских школы в разных городах страны, а это — бесконечные поездки. Долгое время меня не было в Константинополе. Я появился в ТопКапы одновременно с Хромцом в тот самый день, когда он взошёл на трон. Не осуждай, дитя, и пойми, если можешь: нас с этим великим человеком связывает многолетняя дружба и уважение. Я никогда не боялся власть имущих и умел сопротивляться, если меня пытались пригнуть, но Тамерлану сохраняю верность не по обязанности, а по велению души. Он истинный Государь, делающий всё ради процветания страны, которую принял почти разорённой. Баязед, к сожалению, не был прирождённым правителем. Он был добрый бесхитростный человек, любящий красивых женщин, тишину, покой, стихи и наслаждения, и не слишком интересовался государственными делами, что его, в конце концов, и сгубило.