Нужно, чтобы женщина отказалась от личной любви: ни Меллорс, ни дон Сиприано не расположены объясняться в любви своим любовницам. Тереса – образцовая женщина – возмущается, когда Кэт спрашивает, любит ли она дона Рамона[189]. «Он – моя жизнь», – отвечает она; дар, который она принесла ему, – не любовь, а нечто совсем иное. Женщина, как и мужчина, должна отречься от всякой гордости и всякой воли; если она воплощает для мужчины жизнь, то и он для нее воплощает то же самое; леди Чаттерли обретает покой и радость лишь потому, что признает эту истину: «Нет, нет, прочь железная, несгибаемая воля. Устала Конни быть сильной, тесно душе в этих сверкающих доспехах. Сбросить их и окунуться в жизнь, чтобы снова во чреве взыграла радостная, бессловесная песня: обожаю и преклоняюсь!» – и тогда она слышит призыв к хмельному упоению вакханок; слепо подчиняясь своему любовнику, не пытаясь искать себя в его объятиях, она образует с ним гармоничную пару, созвучную дождю, деревьям и весенним цветам. Так же и Урсула отрекается в объятиях Беркина от своей индивидуальности, и они достигают «звездного равновесия». Но в наиболее полной мере идеал Лоуренса отражен в «Пернатом змее». Ибо дон Сиприано – один из тех мужчин, что «несут вперед знамена жизни»; у него есть миссия, которой он отдается полностью, настолько, что мужественность его, преодолев себя, возносится до божественности: он хочет, чтобы его почитали как бога, и это не мистификация, ведь каждый мужчина, который в полной мере мужчина, – бог, а значит, заслуживает беззаветной преданности женщины. Начиненная западными предрассудками Кэт поначалу отвергает такую зависимость, она дорожит своей личностью и своим ограниченным существованием, но понемногу она проникается великим потоком жизни и отдает Сиприано тело и душу. Она сдается не как рабыня: прежде чем решиться жить с ним, она требует, чтобы он признал, насколько она ему необходима; он это признает, поскольку женщина действительно необходима мужчине; тогда она соглашается навсегда быть только его подругой, и ничем иным; она принимает его цели, его ценности, его мир. Это подчинение выражается и в самом эротизме; Лоуренс не хочет, чтобы женщина судорожно искала удовольствия и отделялась от мужчины в последнем содрогании; он намеренно отказывает ей в оргазме; дон Сиприано отстраняется от Кейт, когда чувствует в ней приближение этого наслаждения нервов; она отрекается даже от этой сексуальной независимости. «Ее пылкая женская воля и желание успокаивались в ней и исчезали, и теперь она была сама нежность и покорность, как горячие источники, бьющие из земли бесшумно, но при этом такие активные и мощные в своей тайной власти».

Понятно, почему романы Лоуренса – это прежде всего романы «воспитания женщин». Женщине бесконечно труднее, чем мужчине, подчиниться космическому порядку, потому что мужчина подчиняется ему сам, ей же необходимо посредничество мужчины. Только когда Другой принимает облик чужого сознания и воли, можно говорить о добровольной сдаче; напротив, самостоятельное подчинение странным образом напоминает монаршее решение. Герои Лоуренса либо изначально обречены, либо изначально владеют секретом мудрости[190]; их подчинение космосу свершилось так давно и они извлекают из него столько внутренней уверенности, что кажутся такими же заносчивыми, как любой надменный индивидуалист; их устами говорит бог – сам Лоуренс. Тогда как женщина должна склониться перед их божественностью. Пусть даже мужчина есть фаллос, а не мозг, личность, причастная мужественности, сохраняет свои привилегии; женщина – не зло, она даже добра, но она подчинена. Лоуренс снова предлагает нам идеал «настоящей женщины», то есть женщины, без колебаний соглашающейся определить себя как Другого.

Оригинальность католицизма Клоделя состоит в столь упрямом оптимизме, что даже зло у него обращается во благо.

«Даже зло

Несет в себе добро, и главное – его не обронить»[191]. Принимая эту точку зрения, которой наверняка держится и сам Создатель – ибо предполагается, что Он всемогущ, всеведущ и доброжелателен, – Клодель соединяется со всем творением в целом; без ада и греха не было бы ни свободы, ни спасения; когда Бог вывел этот мир из небытия, Он заранее знал о грехопадении и искуплении. В глазах иудеев и христиан ослушание Евы поставило ее дочерей в весьма незавидное положение: известно, как сурово расправлялись с женщиной Отцы Церкви. Напротив, ее можно оправдать, если допустить, что она послужила Божественным замыслам. «Женщина! Та служба, что некогда, ослушавшись, сослужила она Господу в земном раю; и то глубокое согласие, что установилось между нею и Им; и та плоть, что из-за своей вины она отдала во власть Искупления!»[192] Конечно, она источник греха, и мужчина из-за нее лишился рая. Но грехи человеческие были искуплены, и мир этот вновь благословен:

«Мы не покинули того рая наслаждений, куда вначале поместил нас Бог»[193].

«Любая земля есть земля обетованная»[194].

Ничто из того, что вышло из рук Бога, ничто из того, что дано, не может быть дурно само по себе: «Все созданное Господом вбирает в себя наша молитва Ему! В Его творении ничто не тщетно, ничто не чуждо чему-либо другому»[195]. И даже нет такой вещи, какая не была бы необходима. «Все вещи, в единстве созданные Им, между собою сообщаются и все одновременно необходимы друг другу»[196]. Тем самым у женщины есть свое место в гармонии вселенной; и это не какое-то незначительное место; существует «удивительная и, в глазах Люцифера, возмутительная страсть, связующая Вечного Бога с этим мимолетным цветком Небытия»[197].

Конечно, женщина может быть разрушительницей: в образе Леши[198] Клодель воплотил дурную женщину, влекущую мужчину к гибели; в «Полуденном разделе» Изе опустошает жизнь тех, кто попадается в западню ее любви. Но если бы не было риска погибели, не существовало бы и спасения. «Женщина – это элемент риска, который Он сознательно ввел в сердцевину своего дивного построения»[199]. Человеку полезно познать искушения плоти. «Драматическим элементом в нашей жизни, ее жгучей остротой мы обязаны этому врагу внутри нас. Если бы душа наша не подвергалась столь жестоким нападкам, она бы спала, а так она встряхивается… Только в борьбе можно научиться побеждать»[200]. Человек призван прийти к осознанию своей души не только путями духа, но и путями плоти. «Но есть ли плоть, могущество которой окажет на мужчину влияние большее, чем сила женской плоти?»[201] Все, что вырывает его из сна, из безопасности, полезно для него; любовь, в какой бы форме она ни предстала, имеет свойство быть в «нашем личном мирке, обустроенном нашим заурядным разумом, глубоко возмущающим элементом»[202]. Чаще всего женщина только дарит иллюзии и не оправдывает ожиданий: