Изумление на лице Аргуса снова сменилось прежней досадой. Он отвернулся. Провел белой ладонью по белому же лицу.

— Все не так… однозначно, — проговорил он спустя некоторое время. — Ведь я даже не помню всего произошедшего. Словно то был и вовсе не я. Все что я помню, это жгучее желание уничтожить всех, кто находился в той комнате. Разорвать их на куски и искупаться в их крови. Я даже не знаю, что меня тогда остановило, но скажу, что Яо была не единственной жертвой в тот день.

— Ее сын? — выдохнул я в страхе.

Аргус отрицательно качнул головой.

— Майра сумела меня отвлечь прежде, чем я до него добрался. Я до сих пор помню тот миг, когда мои пальцы медленно сжимались на ее глотке, а сознание постепенно прояснялось… — Аргус замолчал, не договорив, будто слова иссякли, хотя на деле же, как я думал, начал иначе смотреть на прошлое.

Учуяв момент близящегося открытия, я сказал:

— А теперь еще раз все обдумай и реши: не был ли весь этот кровавый спектакль нарочно спланирован? Метара не могла не предвидеть, чем чреват проводимый ею ритуал, а раз так, то не стала бы понапрасну рисковать столь важными гостями. Понимаешь, о чем я?

— Но в чем смысл устранять Терцепсию Яо моими руками?

Я пожал плечами:

— Кто знает, какие безумные идеи была способна породить ее голова? Но вот в чем я совершенно точно уверен: она бы ни за что не совершила столь грубую ошибку, если б только не хотела этого нарочно. И мальчишку она спасла явно не из жалости. Ты вообще знаешь, что с ним потом стало?

— Нет, — Аргус покачал головой, затем, немного подумав, спросил: — Думаешь, он может стоять за всем этим?

Во второй раз пожав плечами, я ответил:

— Кто знает? Но такой вывод напрашивается как бы сам собой. Возмужавший наследник параксанского богатея вполне мог затаить злобу за убитую мать, а деньги и влияние могли бы открыть ему доступ к секретным архивам куатов. Ведь нам неизвестно, что сейчас творится в Ордене и как далеко расползлись щупальца старейшины Шиан И.

— Шиан И мертв.

Я на миг застыл, вспомнив, что Гия и впрямь упоминала об этом в своем рассказе об Ордене, но я тогда не придал значения давности произошедшего, поскольку лично слышал, как предатель-контрабандист Д’юма разговаривал с куатским старейшиной.

— Когда это случилось?

Аргус не медлил с подсчетами.

— За год до того, как ты уничтожил Майру.

От этой новости у меня начал дергаться глаз.

— Ты уверен?

— Абсолютно. Кстати, он участвовал в моем преображении.

Я нахмурился. Запоминанием лиц старейшин, участвовавших в ритуале преображения Аргуса, я, конечно же, пренебрег. Да и как было отличить одного от другого, если все выглядели практически как братья-близнецы!

— Но я сам слышал разговор Д’юмы с Шиан И, когда мы летели на Семерку и… когда Мекет еще был жив. Я же тебе говорил! Или… нет?

— Не говорил, — нахмурившись ответил Аргус. — Д’юма обмолвился о Шиан И перед тем, как я отсек ему голову, но тогда я не придал его словам значения, решив, что у него разум помутился от страха.

— Но он же был одним из прелатов! Он не мог так ошибиться, — заявил я и уже чуть менее уверенно добавил: — Мне кажется.

Аргус меланхолично заявил:

— В любом случае, мы этого теперь не узнаем.

Судя по тому, что голова Д’юмы находилась в руках Дианы Винтерс и к тому же превратилась в цветочный горшок для минна, слова стража были верны. Нам и впрямь было не выяснить, с кем разговаривал хитрюга-контрабандист, раз уж от свидетеля ничего не осталось. Вот только, помимо Д’юмы, у нынешнего старейшины куатов, кем бы он ни был, осталась масса последователей, через которых мы могли бы попытаться на него выйти. Вопрос оставался лишь в том, зачем нам это было нужно?

— Узнав, что мы вернулись живыми с Шуота, куаты возобновили охоту. Т’анн четко дал понять свои мотивы. Он хочет отомстить тебе, но помимо этого еще и подчиняется приказу прикончить меня. Они все еще уверены, что я опасен, хотя вот например Затворник уверил меня в обратном.

— Что он тебе сказал? — мгновенно напрягшись, спросил Аргус.

Я невесело усмехнулся:

— То, что должен был сказать ты, когда я только очнулся в гостях у пиратов. — Странное дело, но когда я думал об этом разговоре, то полагал, что буду испытывать значительно больше злости и раздражения. Однако в результате ощутил только легкую грусть и недоумение. — Нужно было сразу признаться.

Аргус отвел глаза:

— Я не знал, как ты отреагируешь. Поначалу я даже не был уверен, что ты вообще придешь в сознание, а когда это все же случилось, не смог найти в себе сил открыть правду. Я не хотел, чтобы ты начал ненавидеть меня еще больше.

— Но я тебя и не ненавидел. И почему для тебя вообще так важно, что я о тебе думаю? Кто я тебе?

Аргус надолго замолчал. Когда я уж было решил, что страж вообще не ответит, он сказал:

— Я не знаю. — И похоже было, что эти простые слова дались ему чудовищной ценой. — Когда я увидел на дне каверны твое тело, раздавленное камнями, во мне как будто что-то надломилось. Я решил, что подвел тебя, и внезапно испытал такую боль, что на какой-то миг даже подумал, что мое сердце снова начало биться. Миг беспомощности и отчаяния, который я никогда не забуду, заставил меня спрыгнуть вниз и попытаться вытащить тебя из-под завалов. И вот тогда-то я и увидел сочащуюся из твоих ран темную массу, которая собиралась в сгустки и со временем даже обрела форму. Твою форму. Это был ты, Риши. Слабый, раненый, но дышащий, живой. Как только твое новое тело стало целостным, старая оболочка моментально иссохла, превратившись в пыль. Я вытащил тебя из каверны и несколько дней боялся даже отойти, пока не появился Изма и не забрал нас.

Я ждал, что он еще что-нибудь добавит, но он опять будто воды в рот набрал. Тогда я негромко заметил:

— Ты все-таки не ответил на мой вопрос.

Аргус раздраженно выпустил воздух, в котором, в общем-то, не нуждался. Он заявил:

— И не отвечу. Повторюсь: я не знаю, что сказать тебе. Для меня неважно, кем тебя считать. Ты жив и мне этого достаточно.

Достаточно. Удобное слово, чтобы прятаться за ним как за ширмой, особенно когда не хочешь делиться тем, что на душе. Я неотрывно смотрел на Аргуса и чувствовал, как невыраженные эмоции почти разъедают его изнутри. Я видел, ему неистово хотелось сказать еще что-то, но то ли природное упрямство, то ли подсознательный страх быть непонятым изо всех сил препятствовали этому и он молчал. Отгородился, будто и не было того мига откровения, что я с ним только что разделил. И это немного уязвляло.

Появление Гии разрядило обстановку, позволив мне отвлечься. Подружка Аргуса, выбравшись из склепа, прихватила с собой голову Терцепсии Яо, старательно завернув ее в свой шейный платок.