Скворец пролетел остаток пути и на крохотном крыльце приземлился.

Навстречу вышла Людмила Николаевна в огненно-красных волосах и белой рубахе. Увидела жениха, снисходительно кивнула и улыбнулась. Словно она знала слово, от которого зависела вся остальная жизнь Валентина Петровича.

Оперативник поправил одежду, провожая взглядом тяжелую женскую фигуру, отряхнул пыль с брюк и взялся за ручку двери. Но открыть не успел, потому что дверь сама бросилась ему навстречу. Оттуда вывалились директор Гноевых и его ближайший помощник Решетилов.

– Рыжая потаскуха, сводня… – бурчал адвокат на ходу, и сразу замолчал, увидев Скворцова.

Геронтолог Гноевых снисходительно улыбался.

– Какие люди!.. И без охраны, – бормотал он бредятину. – А Катенька, между прочим, вас давно поджидает…

Директор – сама любезность.

– Не забудьте закрыть контору и сдать дежурному на пульт. Я на вас надеюсь… – И добавил, скорчив глупую мину на лице: – Что бы мы делали без нашей доблестной полиции…

От обоих несло свежим коньяком. Только что выпили и решили удалиться, чтобы не мозолить глаза.

Оперативник не стал дожидаться, когда эти двое отъедут на машине адвоката. Вошел внутрь и обнял будущую подругу жизни. Свадьба не за горами. Кажется, ничто не может помешать в намерении соединить свои жизни в одну.

– Чем мы сегодня займемся? – спрашивал Валентин, напирая.

Секретарша молча смотрела на него снизу вверх и пятилась к столу, пока не уперлась в его гладкую поверхность. И про себя подумала, что лучшего места им не найти, чем этот скромный кабинетик. Можно выпить кофе и даже поужинать. У нее для этого имеется припас в холодильнике. Ведь говорят же, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

– Может, хочешь есть? – спросила Екатерина.

Глупее не могла придумать, потому что если Скворцов чего и хотел, так это одного: как мужчина, он хотел секса. Он любил свою избранницу, и она отвечала ему тем же. Оба они были уверены в скорой свадьбе и уже давно азартно отдавались друг другу, надеясь на преданность.

Стол. Гибкая спина. Грудь. Так бы, кажись, и не отлипал от нее никогда Валентин.

– Дверь!.. – Катя округлила глаза, ловко выскальзывая из объятий. Подошла к двери и заперла ее изнутри, повернув до конца круглую ручку. Теперь даже ключом не открыть снаружи. Потом они вошли в директорский кабинет. Заветный диван манил к себе.

– Может, разобрать его? – подумал Скворцов.

– Не разбирается… – напомнила Катя. – Если бы можно было, разве же я не знала бы. Его хотели один раз пылесосить, и не смогли разобрать. Заклинило что-то. Давай, как обычно… Сейчас простынку постелю…

Она вернулась к себе в «предбанник». Нагнулась у стола в поисках простыни, принесенной с утра. Та лежала под кипой газет.

Катя уже распрямлялась, когда услышала грохот в директорском кабинете. Так падают с лестниц или шкафов. Точно так же гремят диваны.

Вошла и остолбенела. Диван оказался разобран. Причем обе его половинки, сиденье и спинка, лежали на полу.

– Говорю тебе – он же не разбирается… – испуганно бормотала девушка. – Теперь нам обоим достанется.

– Да ладно… Будут тут…

Скворцов помнил о главном. Взял из рук Кати простыню и застелил мягкую горизонтальную поверхность.

– Пусть считают это аварией на производстве, – пробормотал он, увлекая за собой любимую. – Кроме того, они тебе сами задолжали… Платить надо вовремя…

…Часа через два они вновь сидели на стульях. В приемной. И пили кофе. А сломанный диван ждал их в директорском кабинете, словно немой укор человеческой егозливости.

Допив кофе, старший лейтенант уверенной походкой направился к дивану. В его жизни было два случая, когда ломались диваны, и Валентин их легко ремонтировал. Нужно лишь определиться с рычагами по торцам. У этого дивана, кажись, не было ни рычагов, ни пружин.

– Откуда они его притащили? – Удивлению опера не было предела. – Он же на ладан дышит. Хорошо, что это с нами случилось, а не с клиентом каким-нибудь. Ущемил бы себе, например, срединную часть!..

Девушка смеялась. Ей было хорошо с любимым человеком.

Оперативник стоял рядом и натурально чесал затылок. Всей пятерней. Не мог он предполагать, что вся эта конструкция странным образом съедет, а ведь всего-то сделал ничего – потянул на себя слегка. Придется вновь его укладывать на деревянное основание.

Наклонившись, он приподнял сиденье за край и тут же услышал, как внутри что-то тяжело прошуршало. Так могла звучать тяжелая банка с фамильными драгоценностями или половинка кирпича.

– Слышишь? – прошептал оперативник. В голосе звучал неподдельный интерес.

Он сложил половинки вместе, как складывают раскрытую книгу, и приподнял за другую сторону.

Катя ему помогала. Опять тот же характерный звук. Не пружина. Не гайка какая-нибудь, а тяжелый увесистый предмет. Может, даже молоток, который забыли рабочие во время обтягивания мебели тканью.

Скворцов оглядел обе половины с нижней стороны и, кроме ровной древесноволокнистой плиты, ничего не обнаружил. Ни трещин каких-нибудь, ни накладок. Даже отверстий для вентиляции там не было предусмотрено.

– Посторонний предмет сюда попасть не мог… – рассуждал опер.

Катя просила бросить бесполезное занятие. Можно положить, как есть, и уйти со спокойной совесть. Тем более что они за диваны не отвечают. Однако оперативник не хотел слушать, продолжая осматривать ткань. Заинтересованно. Разве что швы пока что еще не обнюхивал, и шерсть по хребту у него не вздыбилась по причине ее отсутствия.

Валентин опустился на колени:

– Смотри сюда. Видишь?

В месте изгиба двух половин ткань отошла, и образовалось отверстие. Скворцов просунул в него руку и стал осторожно опускать все глубже, часто моргая. Гладкая поверхность волокнистой плиты. Пружины. Пальцы вдруг уперлись в твердый прохладный предмет.

Ни с чем нельзя спутать эту холодную неподатливость метала. Один к одному – железо. Уцепил пальцами и осторожно потянул наружу. Подтянул кверху и застрял рукой в отверстии, как тот бабуин с плодом манго в руке. Разжать – значит, выронить и снова тянуться, обдирая руку в узком пространстве.

Пришлось опускать. Стальное изделие прошуршало вниз. Оперативник расстегнул пряжку ремня на собственных брюках и стал вынимать его, не отвечая на вопросы Екатерины.

– Что там? Ну, почему ты не скажешь?…

– Молчи… – шипел в ответ Валентин.

Сунул пряжку в дыру. Следом пошла рука, увлекая ремень. Нащупал знакомое отверстие и вставил в него стальной язычок пряжки, свободной рукой поддерживая ремень в натяжении.

После этого вынул руку и стал вытягивать ремень, словно это была рыболовная снасть. В отверстии показалась красно-коричневая рукоять, прочно повисшая узким отверстием под карабин на ременном язычке. Оперативник перехватил ее пальцами и, наконец, вытащил.