нерв, после чего швырнул его в руки Нитте. Тот с отвращением взглянул на это и затем взглянул на того.

— Какого хуя?! На кой ляд?!

— Чтобы у тебя было доказательство, что ты убил меня. Зная твоего босса, он потребует нечто весомое, а с родными глазами мало кто так просто расстанется, будучи живым, — вежливо улыбнулся Инари и моргнул. На месте вырванного глаза тут же образовался новый.

— … как?

— У меня не два глаза, а намного больше, — с улыбкой отчеканил он. — Просто переставил.

— В смысле…

— Ну, в своей настоящей форме я просто не открывал все. Ведь не было необходимости.

Да уж, ну и откровения.

Повертев глаз между пальцами, Нитта сдержал желание выбросить эту мерзость нахрен и шумно вздохнул. Он опустил руки вниз и взглянул на Инари, который продолжал жадным взглядом наблюдать за пожаром.

— И зачем это? Зачем ты притащил меня сюда?

— Я наблюдал за вашей группой после неприятной первой встречи с господином Ханзе. И заметил, что Вы действительно стремитесь к тому, что так воспевает ваш друг в своей лжи. Пойти против цепей, что удерживают этот город… поэтому, я предлагаю сотрудничать Вам, Нитта-сан. Глава корпорации наверняка не успокоится, пока не найдет Такигаву, того мальчика… Ямато. А значит, он будет активно лезть в дела Окамуры. Вы добьетесь своей мечты, или зачем Вы сотрудничали с Ханзе, а я получу хорошего информатора внутри корпорации.

— Ты думаешь, этот пацан еще жив? — насмешливо поинтересовался Нитта.

Инари повернул к нему голову. Он уже не улыбался.

— О, Нитта-сан. Поверьте. Это только начало.

Глава 16. Ложь во благо

Непроизвольно ноги Ямато вернули его к единственному безопасному месту, какое он сейчас знал; и это была квартира Оторы, та, с дурацким холодильником и кучей мусора.

Он и сам не мог понять, почему именно сюда.

Глупо это было, в самом-то деле.

Он ведь подозревал все это время, что Отора — и есть та беловолосая женщина, которую он встретил на мосту, и которая взломала ему мозг в далеком девяносто седьмом году. Слова Харады про городскую легенду, все эти дополнения про взлом мозгового импланта от самого Оторы, безразличного к жертвам своих деяний, но столь задетого словами Ямато в тот день и отчего-то попросившего прощение. Все доказательства были прямо перед носом, но Ямато не хотел верить в то, что человек, столь ужасно обезобразивший его жизнь, сейчас был союзником, тем, кто стоял рядом. Кто мог помочь достичь лучшего. И все продолжал и продолжал упорно делить образы, надеясь, что Отора — другой хакер с похожей легендой, кто угодно, но не виновник его вечных головных болей, долга, проблем. Всего…

Это Отора был виноват в том, что Такигава перестал существовать. И что появился Ямато.

Если бы не Отора…

Но почему-то Ямато все равно пришел к нему домой после всего, что было. Потому что он вместе с Ханзе были хоть какими-то островками стабильности во вновь пошатнувшемся мире. Ямато некуда было идти, никто его не ждал. Была, конечно, Юкико, но кто она ему? Сестра? Или просто коллега с предыдущей работы, пожалевшая бедного мальчика и решившая сыграть с ним в обман? От всего этого было так тошно, так мерзко, и те спасительные слова Ханзе про надежду, что он сумеет достичь большего, стать иконой, кем-то — императором, мессией, не так важно — что даст людям хоть какой-то смысл… Все это приятно грело душу.

Грело…

Как он мог думать о том, чтобы становиться символом хоть чего-то, когда допустил смерть Цубаки? Ее самой, брата, матери, все тех, о ком говорил Хорин Тайтэн? Ямато был кровожадным убийцей, чудовищем. Он не имел права хвататься за свои регалии, и сегодня окончательно подписал свой отказ тем, что расписался в графе чужой кровью. Он был никем и заслуживал умереть в безызвестности. Ханзе питал надежды к нему, но все это было тщетно: в конце концов, Ямато был пустым местом, монстром, но никак не иконой.

Он замер на пороге нужной квартиры и с отчаянием взглянул на потускневшую дверную табличку.

Чего он тут ждал? Спасения? Пришел сам к человеку, который превратил его жизнь в ад?

Но куда он мог податься?

Ямато не знал. Честно говоря… Чем дольше это продолжалось, тем меньше он понимал, что от него требуется. Что он сам должен делать, сам решать, кому доверять. Все это время он плыл по течению, поддаваясь чужой воле, и все вокруг лепили из него то, что хотели. Ханзе — послушного исполнителя. Отора — одну из жертв и желанного противника. Харада — изверга и монстра. Цубаки — спасителя. И он послушно следовал всем этим требованиям, не демонстрируя ни капли самостоятельности, ведь, в сущности, он был никем.

Пустышкой.

Все, что у него хорошо получалось — следовать приказам, и импровизировать уже в заданных границах.

Боже. Императорская кровь… О чем вообще шла речь…

Он не подходил на эту роль совершенно.

Когда дверь перед ним распахнулась, Ямато вздрогнул; потому что там, в проходе, стоял… стояла?.. стоял Отора. Уже без нетраннерского костюма, в какой-то растянутой толстовке, но с теми же белоснежными волосами и взглядом мертвой рыбы. Их взгляды пересеклись, и, на секунду, Ямато показалось, что во взгляде того мелькнуло облегчение. Он не слишком церемонясь схватил его за руку и втащил внутрь, после чего закрыл дверь. И бросил, все тем же своим стандартным равнодушным тоном, но каким-то слегка напряженным:

— Я ждал, когда ты придешь. Ты ранен. Проходи.

И Ямато невольно двинулся следом.

С прошлого раза квартира совершенно не изменилась; конечно, Ямато вычистил из нее все, что только мог, но это все еще было крайне запущенное и грязное место. Холодильник, видимо, все это время служивший для Оторы охлаждающей камерой, был захлопнут и громко жужжал, будто работал. Что же там такое, невольно пронеслось у него в голове, но он не успел задать свой вопрос, потому что с дивана услышал тихий стон.

Обернулся — и увидел Ханзе.

Тот был явно без сознания, от его затылочного разъема, сейчас открытого, глубокого (Ямато никогда до этого не видел порта для глубокого погружения в Сеть), тянулся толстый шнур куда-то в соседнюю комнату; разбитая голова была перевязана, как и ранения на теле. Повязки уже успели пропитаться кровью, и, глядя на это зрелище отстраненно, Ямато мог лишь осознавать, что эту трепку устроил ему Харада.

Харада…

Его голос — умоляющий — все еще отдавался в голове.

К горлу неожиданно