Мне, честно говоря, уже давно все равно. Весь этот хром был лишь необходимостью для выживания. В один момент. Не будем об этом.

— То есть…

— Люди иногда бывают ненормальными. Мне не нравится сопереживать, мне просто не хочется. Вот и все.

Вот и все.

— Ты проверялся? Может, ты все же…

— Такигава, — вздохнув, Отора потряс головой, словно этот диалог его порядком утомлял. — Ты про тот дебильный тест с кучей вопросов?

Когда тот кивнул, он перестал улыбаться даже взглядом.

— Я уже не могу его пройти. Не знаю, что ты ждал.

— Значит, ты…

— Думаю, это просто последствия подключения к стольким людям, — проговорил он пустым тоном, будто эта мантра была единственным от окончательного признания себя тронутым психопатом. — Не задумывайся об этом. В смысле, мы даже не друзья. Тебе незачем волноваться о человеке, который тебе навредил. Я бы извинился, но не думаю, что тебе этого будет достаточно… Да и мне все равно, я уже говорил.

Вы идете по пустыне, и видите перевернутую черепаху. Вы поможете ей?

«Мне все равно».

Они вновь замолчали.

Откровенничать с этим человеком Ямато не хотелось. Но ведь Отора не желал ему зла сейчас, это было заметно, но… Он все еще разрушил ему жизнь. Уничтожил то, что было Такигавой. Ему хотелось знать, чувствовал ли тот хоть что-то в момент смерти предыдущих кукол, но, кажется, раз сознание сильно синхронизировалось с чужим, то наверняка. Что-то подсказывало Ямато, что его «просто так» вместо цели — простой способ не признаваться, в чем же эта самая цель именно состоит.

Иначе в таком случае выход лишь один, как он и хотел — сигануть с моста вниз.

(ведь цели нет)

— Смешно, что мы в итоге вновь встретились из-за Ханзе.

На этой фразе Отора поморщился.

— Он говорит, что я потомок императора. Который жил сто лет назад, его дочери. Но я думаю… Правда ли это все?

— Зачем Ханзе тебе врать?

— Ну, да, но… — Ямато тихо застонал, уткнувшись носом в ладони. — Я уже ничему не могу верить. Ни себе, ни ему. Сестра врала, Цунефуса врал. Все врут. Никому… не могу. Просто это так глупо. Я делаю то, что он хочет, но так и не понимаю, правильно ли это. И то, что я так горжусь этим, что у меня наконец-то есть повод куда-то стремиться — а вдруг это ложь? И я вновь останусь в дураках. Ханзе не выглядит лгуном, когда вещает об этом, но…

— Если тебе нравится твоя цель, то почему бы не использовать этот предлог достичь ее? Даже если он фальшивый.

Они посмотрели друг на друга, и Отора пожал плечами, откидываясь в кресле напротив назад, подняв голову к потолку. Вблизи его хром выглядел еще более пугающе, как стальная коробка для больного сознания. «Мне все равно». На себя, все ради какой-то неведомой цели, которую Ямато не понять.

— Предлог двигаться вперед… — пробормотал он севшим голосом. — Разве это не прекрасно?.. Когда он есть. Ложь во благо…

Голос Оторы звучал отстраненно.

Лицо его потеряло те капли эмоций, что успели проявиться до этого. Ямато скривил рот сильнее, нахмурился, когда Отора заговорил вновь. Хрипло, неприятно, явно задумавшись. Даже если он скажет что-то поперек, тот не услышит.

— Ханзе знает, что делать. Всегда знает. Если он говорить убить кого-то… значит, эти люди этого заслужили. Значит, они худшего сорта, и мы убьем их, — его взгляд стал окончательно стеклянным. — С самого начала нашего сотрудничества… Даже если он обманывает, он делает благое дело. Медленно и постепенно… Мы очистим этот город от падали. Зальем город их кровью… И потом, все будет хорошо.

И все будет хорошо.

Я так не думаю, подумалось Ямато. Но я так не думаю.

Терпение — это благо.

Обладатель его способен вынести многое, едва ли не все. Нужно было лишь покрепче сжать зубы и ждать, когда все закончится, вытерпеть самое унизительное, самое грязное, ведь слом устоев и тебя — то, чего они так страстно жаждали. Когда-нибудь все это завершится. Не могло не — потому как у них терпения не было. Страстные жаждущие сиюминутного результата дураки не умели взращивать крохотные ростки успеха, те, что помогут в будущем. Терпение всегда поощрялось, тогда как спешка наказывалась строго и моментально. Опыт, выученный на собственной шкуре. Лучше тихо скрипеть зубами от зависти, медленно продвигаясь к успеху, чем ломать крылья у солнца и камнем падать вниз, туда, откуда нет выхода.

Но сегодня даже терпение подвело.

Может, то была ошибка. Провал, вызванный излишней торопливостью и страхом. Как скрытая мина, ситуация пошла не так ровно в ту же секунду, как в опьяненном предыдущей победой разуме возникли видения далекого светлого будущего, того, что можно будет создать после столь грандиозной победы над столь жалким и ничтожным мусором. И пусть сыпались угрозы, пусть провал грозил еще страшнейшей карой, чем смерть, первый шаг был сделан, ведь подвернувшаяся возможность была воспринята столь неверно, столь глупо, что первый шаг в пропасть казался началом восхода на ту далекую лестницу карьерного роста, что была даже в грезах излишне далеко.

То было не вознаграждение за терпение и труд. То был смертельный приговор, зачитанный излишне радостным голосом. Словно за слушаньем его и не заметишь, как тонкой нитью вокруг шеи обовьется змея.

Терпение должно было быть вознаграждено. Но не случилось.

Были ли правы злые языки в прошлом? Страшнее тех, кто мог навредить всерьез, они шептали ядовитыми словами за спиной о том, что в патриархальном обществе женщине никогда не занять важный пост. Не в их стране. «Твое место — у очага, кто строит карьеру?», «Найди себе богатого мужа, он поможет тебе, матери, сестре». Глупые речи глупых людей, не зрящих истинной сути вещей. Лишь немного оставалось до того маленького крохотного шага, чтобы доказать, что да, все возможно! Нужно было лишь постараться, нужно было лишь подождать, нужно было лишь дождаться — и тогда вознаграждение снизошло бы.

Тот человек, что должен был оценить труды, тот человек, что должен был стать проводником в светлое прекрасное будущее… он не помог. Как же сильно жажда стать на шажок ближе к нему терзала, изъедала душу…

Но все пошло к праху.

— Ну, довольно.

Голос Тайтэна разнесся по темному залу, словно гром.

Это был один из кабинетов собраний где-то в небоскребе «Хорин». Без окон, где из света была лишь один яркий прожектор — направленный на нее — это место производило поистине ужасающее впечатление. Чужих глаз не было видно, слышны были лишь