— Колин купился на твое вранье?

Должна сказать, он на удивление глуп, дорогая моя. Правда, не представляю, где ты его откопала. Кстати, возникли небольшие издержки, ведь мерзавец настоял на компенсации стоимости его билета и прочих расходов. Но не волнуйся, я вычту деньги из следующего твоего авторского гонорара. Судя по тому, как хорошо продается книга, вряд ли эта сумма тебя разорит.

— Не знаю, как благодарить тебя!

— Все потом. А теперь, если ты не возражаешь, я бы хотела немного поспать…

— Мэри, а что будет, когда он вернется?

— К тому времени, драгоценная моя, его информация уже станет бесполезной.

— Не совсем понимаю.

— Придется рассказать все миссис Бикерстафф, а как только она узнает обо всем, уже не будет иметь значения, кому известна правда. Я достаточно понятно изъясняюсь?

— Но я еще не уверена, смогу ли…

— Довольно! Спокойной ночи.

4.54.

Зазвонил телефон.

— Проклятие, Эми, что творится в этой квартире? — простонал Энт, зарывшись головой в подушку.

Я выбралась из постели, чтобы ответить на звонок.

— Кое о чем забыла, дорогая моя. А так уж получилось, что сообщение довольно срочное, — объявила Мэри, даже не дождавшись моего приветствия. — Джейкобсон ужасно волновался, пока ты находилась в самовольной отлучке, и забрал свое последнее предложение…

— Ты шутишь.

— …а потом сделал новое. Поэтому, когда мать решит сотворить из тебя бесформенную массу, можешь успокоить себя тем фактом, что восемьсот пятьдесят тысяч покроют расходы на пластическую операцию. Но ему нужен ответ как можно скорее. Полагаю, его терпение висит на волоске.

— Знаешь, что он может сделать со своими вонючими деньгами, Мэри? Засунуть их в свою поганую задницу.

Когда Мэри сказала о Джейкобсоне, меня внезапно озарило воспоминание о нашей встрече: он мимоходом спросил, родилась ли я в Лондоне. Я кивнула, словно идиотка, и уже почти произнесла слова «Крауч» и «Энд»», но Мэри успела резко пнуть меня по щиколотке. Кроме описания внешности, это было единственной информацией обо мне, которой обладал Джейкобсон. И что любопытно, только эти сведения появились в «Мейл».

Подонок.

В тот самый момент мне на самом деле было не важно, напечатают ли еще хотя бы одну мою книгу. Но зато у меня появилась уверенность: если подобное произойдет, имени Смита Джейкобсона не будет на обложке.

5.07.

Наконец-то уснула, и мне приснился странный сон о Джейкобсоне, которого до смерти забил тюлененок.

8.51.

В голове стучит, а во рту появился привкус, словно там всю ночь протекало биде. Какой ужасный горький вкус! Прошлой ночью я выпила меньше полбутылки дешевого вина, и теперь у меня адское похмелье. Нечестно! Хочу сказать, чем дешевле напиток, тем сильнее головная боль. Где тут справедливость? Ведь как раз богатые кретины должны пить бесценное выдержанное шампанское, которое приводит к жутким похмельям, а вовсе не бедный рабочий класс. Ну ладно, я не бедна. Но я же все-таки рабочий класс… Я же работаю, понятно? В то утро мне было так грустно, видимо, потому, что я внезапно вспомнила, как отказалась от предложения Джейкобсона насчет восьмисот с чем-то тысяч.

Я оставила Энта храпеть в постели и поплелась на кухню. Включила чайник и бросила немного хлопьев в миску, а затем открыла холодильник.

Молока нет.

Черт, ну почему жизнь такая поганая штука?

Я отказалась от возможности стать почти миллионершей, национальная газета называет меня «королевой проклятого порно», и к тому же им известно место моего проживания, мама сидит в тюрьме, отец ненавидит меня (а он ведь еще не знает самого худшего), а теперь вот закончилось идиотское молоко.

10.25.

Я сижу на диване и пытаюсь выпить кофе без молока. Ненавижу кофе без молока. В дверях спальни показался Энт.

— Еще не оделась? — спросил он.

Какая наблюдательность!

— Полагаю, ты не собираешься сегодня на работу, — прибавил он.

Работа, Бог мой! Совсем забыла, что все еще отношусь к рабочему классу. Не хочу об этом сейчас думать. А также о Диди или Джулии, о проклятых свадебных колоколах или о Льюисе… Бог мой, Льюис!

В последнее время я научилась довольно хорошо разыгрывать настоящую идиотку, достойную первого места на конкурсе глупости. Но до сих пор сгораю от стыда при одной мысли о том вечере, когда приз «Главного чемпионата среди придурков» точно стал бы моим — наша беседа с Льюисом в баре. Сколько раз, черт возьми, девушка может сесть в лужу в течение одного вечера?

И даже если бы я надела на шею табличку с надписью «Псих с сертификатом. Держитесь подальше», невозможно было бы лучше прояснить ситуацию. Интересно, что начальник теперь думает об Эми Бикерстафф?

Конечно же, в масштабе вселенских трагедий и с учетом моих проблем в девять тридцать этого дрянного зловонного утра среды вопрос «Что подумает Льюис?» не должен иметь никакого значения. Но все-таки имел. Потому что Льюис мне по-прежнему очень нравится. Вернее, я ужасно хочу его.

— Нет, Энт, сегодня я не пойду на работу, — сказала я.

— А разве не нужно в таком случае позвонить? Если ты, конечно, не желаешь добавить безработицу к списку своих проблем.

— Хорошая идея, — сказала я. — Позвоню им… И подам заявление об увольнении.

— Ой, простите. Это же новая, улучшенная версия решительной Эми, теперь включена и функция уверенности в себе.

— Ха-ха-ха, очень смешно.

— Итак, ты собираешься жить на деньги от написанных книг?

— Сомневаюсь.

Тут я рассказала, как отказалась от предложения Джейкобсона.

— А-а… — только лишь протянул Энт. Неужели его больше ничто не может шокировать?

— Наверное, думаешь, я идиотка? — проговорила я.

— Нет вообще-то. Полагаю, это верное решение.

— Правда?

— Зачем иметь дело с человеком, если ему нельзя верить? — Энт говорил со знанием дела, ведь он как раз являлся тем, кому нельзя доверять. — Как бы там ни было, теперь твой роман на первом месте в списке самых продаваемых книг. Вероятно, существует уйма издателей, которые хотели бы тебя заполучить.

Ну и ну, я ведь и в самом деле нахожусь на первом месте среди авторов бестселлеров. Внезапно меня посетило видение. Я сижу за столом в огромном книжном магазине, а передо мной лежит громадная стопка книг Шоко Лад. Очередь из восторженных фанатов толпится у входа в магазин. Тянется по всему кварталу и еще через несколько и наконец доходит до высоченных стен тюрьмы, в одной из которых есть крошечное окошко со стальными прутьями. Именно через него смотрит на свет мама. Какие у нее печальные глаза и ввалившиеся щеки!