Чарна бежала за Юргеном следом – едва поспевала и шмыгала чёрной тенью на грани его зрения. Он чуть сбавил ход, чтобы Чарна могла его нагнать, – вместе они пересекли погост и остановились только у противоположной стороны, у оврага.

Чарна ударилась оземь, выпрямилась и сразу скрестила руки на груди.

– И мы, конечно, – скривилась, даже не успев отдышаться, – пойдём в гости к этому кузнецу?

Ну конечно, пойдут.

Чарна уже даже не возмущалась. Опёрлась о забор – с этой стороны погоста рассохшийся, расползающийся во все стороны. Забор скрипнул, грозя развалиться. Чарна выругалась и убрала руку.

Наверняка она могла многое сказать Юргену. Например, как он ей надоел и как она устала шататься между деревнями – весна перетекла в тёплое раннее лето, и теперь всюду жужжала назойливая мошкара. Лесные тропы были путанны и узки, а большаки сильнее напоминали череду из колдобин, чем настоящие дороги, – но Чарна молчала. Закатывала глаза, поджимала губы, но не жаловалась, зная, что Юрген напомнит – он предлагал ей вернуться.

Юрген чувствовал себя неловко, но от своих намерений не отступал. Он решил отыскать хоть какое-нибудь упоминание о Чеславе: если вдруг тот выжил, почему бы ему разок не наведаться домой? То, что о нём ничего не слышал случайный встречный, не значило, что не слышал родной отец.

Они с Чарной обогнули овраг и вышли к журчащему лесному ручью. Здесь Чарна присела отдохнуть на мшистый камень, а Юрген принялся оттирать штанину: заляпал землёй, когда превращался.

– Мы пойдём к кузнецу вечером, – говорил он, хлопая себя по бедру. – Когда совсем стемнеет. Попросимся на ужин и ночлег, но если что, сбежим и заночуем в лесу.

Чарна только дёрнула плечами. Делай, мол, как знаешь.

Она чуть согнула ноги, обустраиваясь на камне, и теперь смотрела на ручей.

– Чарна, – позвал Юрген, сдувая со лба отросший белокурый вихор.

Ему внезапно стало так её жалко – да, она заупрямилась и не вернулась, а Юрген бы прекрасно обошёлся и без её помощи, однако… Ей было тяжело поспевать за ним, но она почему-то чувствовала себя обязанной не бросать его даже в его безумных – Юрген это понимал – затеях разобраться во всём, что случилось. Неужели она не заслужила немного доброты?

– Чего тебе? – буркнула Чарна, не поворачиваясь. Она по-прежнему смотрела на журчащую воду – ручей был широк, живописно петлял между деревьев, и к нему тянулась кучерявая зелень кустарников.

Юрген подошёл к камню и накрыл ладонь Чарны своей.

Чарна вздрогнула, посмотрела на него огромными испуганными глазами.

– Я знаю, что ты устала. – Он вздохнул. Легонько сжал руку Чарны и отпустил. – И что тебе даром не сдались эти поиски. Но спасибо, что всё ещё идёшь за мной.

Он шагнул назад и достал из пузатого мешка плащ, расстелил на земле, найдя место посуше. Предложил Чарне тоже сесть на мягкое, но та отказалась – вид у неё был поражённый. Она удивлённо посмотрела на руку, которой коснулся Юрген, и снова отвернулась к ручью. Подхватила длинную прядь и принялась накручивать её на палец.

– Почему ты… – замялась, точно не была уверена, что хочет спросить, – думаешь, что Чеслав должен был вернуться сюда?

Юрген откинулся на плащ, лёг поудобнее. Задумчиво погладил затылок.

– Разве людей не всегда тянет домой?

Рядом с его ухом зажужжал комар, закружил вокруг шеи – Юрген резко его прихлопнул.

– Нет, – возразила Чарна. – Мне не хочется вернуться в дом, где я раньше жила с матерью. До того, как меня забрала бабушка. Мне даже не любопытно, где сейчас моя мать.

Юрген не был уверен, что ему стоит расспрашивать, – он знал, что свою мать Чарна, повторяя слова бабки, называла «пропащей».

– Может, это место не было тебе домом?

Чарна хмыкнула:

– Может.

Своим домом Юрген всегда считал Чернолесье – и верил, что так и останется. Он не мог представить, что когда-нибудь не сможет или не захочет туда вернуться. Наоборот – куда бы его ни забросила жизнь, он будет помнить, что у него есть колдовской лес, безграничный и удивительный, и деревья в нём шепчутся на языке Тайных Людей, и луна над ним светит особенно ярко, и в самой чаще стоит чёрный терем в четыре яруса (но несмотря на грозный вид, нет на свете жилища уютнее).

Юрген лежал и смотрел на небо, но благодати не получилось.

– Слушай. – Юрген вытер пальцы, размазывая тельце второго комара. – Давай-ка уйдём от воды, а то сожрут. – Поднялся на локтях. – Когда слегка отдохнёшь.

Потом они с Чарной наскоро умылись в ручье и двинулись в сторону восточной границы Засижья – туда, где, по словам старика, должен был стоять дом кузнеца Хведара.

– Почему ты так уверен, что кузнец даст нам ночлег? – Чарна на ходу поправила лямку своей сумки.

Больше они в оборотней не перекидывались. Чарна и так проводила чересчур много времени в теле кошки и говорила, что ей тяжело. Тем более сейчас они не торопились.

– Ну, – Юрген оглянулся с шутливой улыбкой, – мы дадим понять, что с нами лучше не ссориться.

– Как это? – Чарна ускорила шаг и обогнала его. Развернулась к нему лицом. – Мы скажем, что мы чародеи?

– Не обязательно говорить это, – произнёс Юрген мягко. – Все и так поймут. Ведь если гости приходят ночью, скажем, после внезапной грозы, – это не простые гости.

Чарна сощурилась.

– Небо чистое.

Юрген засмеялся.

– Как жаль, что нам никак это не исправить, правда?

Чарна продолжила идти спиной вперёд, и её волосы зацепились за ветки. Она рыкнула от боли, изогнулась, надеясь выпутаться, – но, когда Юрген протянул руки, чтобы ей помочь, она запрокинула голову и улыбнулась.

– Ну наконец-то, – просияла Чарна. – А то постоянно бухтишь, что не нужно выдавать в себе чародеев.

– Сейчас другое дело, – принялся объяснять Юрген, вместе с Чарной распутывая её волосы. – Духи, да заплетись ты уже.

Чарна была довольна настолько, что даже не огрызнулась, – послушно закрутила волосы в узел.

Так повелось в Борожском господарстве – если в дом приходил необычный гость, его не пытались сразу изобличить чёрным железом, как на юге. От умертвий заговаривали пороги, от чудовищ вешали тяжёлые замки на двери, а всех остальных встречали радушно, стремясь уважить. Ведь если дать ночлег какому-нибудь чародею, он может отплатить добром – а может и разозлиться, если прогнать его восвояси. В Борожском господарстве верили: мир слишком опасен, чтобы бороться со всем сразу. Проще дружить с теми, кто не показывается при свете дня, путает лесные тропы или ночами заплетает в косы гривы коней, –