«И все-таки Жирар производит впечатление оптимиста – только вообразите, есть ли более тяжкий грех в глазах какого-нибудь пессимистичного пророка нашего текущего fin de siècle310?» – риторически вопрошал Бреди. В статье отражены ошибочные трактовки идей Жирара, прилипшие к нему на много лет вперед: «Дело в том, что Жирар мыслит себе образ цивилизации, где алчность действительно наконец-то уже не в ходу. Насилия нигде нет, священное – повсюду. Там, где Паскаль намеревался проложить дорогу к Господу Всемогущему благодаря чистоте математики, Жирар замечает социально-психологический путь, причем находит его в иудео-христианской мысли». Жирар, продолжал Бреди, находит трансцендентность и разумность «в идее победы божественной любви». В действительности Жирар ничего подобного не находил. Он порой упоминал, что все еще пытается разгадать откровения, снизошедшие на него в едином плотном сгустке озарения зимой 1958–1959 годов. Вот как разъяснял это сам Жирар: «Те, кто жалуется, что не нашел в моих книгах то или другое, – как правило, те самые люди, которые подсмеиваются над чрезмерной амбициозностью systéme-Girard. То, что они принимают за аппетиты энциклопедиста, – одна-единственная интуитивная догадка, за которой я гонюсь везде, где могу ее распознать. И догадка эта слишком чужда их образу мысли, чтобы они могли почувствовать, что она единственная в своем роде»311.

Статья в «Baltimore Sunday Sun» завершалась выводом, что странствия Жирара наконец-то завершились: Марта стала в Джонсе Хопкинсе библиотекарем справочного зала (когда они жили в Брин-Море, она получила диплом библиотекаря в Университете Дрекселя), их старший сын Мартин жил в Питтсбурге, а Дэниэл и Мэри учились в Корнеллском и Бостонском университетах соответственно. Однако же, как подметила Марта, самому Жирару «не сиделось на одном месте». Макси вспоминает, что после возвращения в Джонс Хопкинс семья поселилась на Бишопс-роуд, в одном квартале от кампуса. По словам Макси, когда рано утром он проходил мимо дома Жираров, Рене уже сидел за работой и «на громкости в 200 децибел крутил Вагнера»312.

Жирар по-прежнему рассматривал другие предложения – лет через десять Фреччеро примется хлопотать, чтобы привлечь его на работу в Стэнфорд. Впрочем, университеты Западного побережья пытались переманить его еще в конце 1960-х. Марта вспоминает, как после возвращения в Мэриленд из поездки на Тихоокеанское побережье этот уроженец Авиньона задумчиво созерцал умиротворенный заснеженный пейзаж Балтимора. «Я не променял бы это на всю Калифорнию», – сказал он убежденно.

В довольно зрелом возрасте Рене Жирар переехал в Стэнфорд и занял кафедру со звучным названием «профессура имени Эндрю Б. Хэммонда в области французского языка, литературы и цивилизации»; это ученое звание он носил вплоть до ухода на пенсию в 1995-м. К тому времени корпус его основных трудов занял свое место на полках, научная репутация была завоевана. Работал он по неизменному распорядку, и результаты были поистине выдающиеся.

Привыкнув к такому режиму дня, Жирар легко освоился бы даже в самом аскетичном монашеском ордене. Свой рабочий график соблюдал методично и непоколебимо. «Встать утром и застать Рене не за письменным столом – такого просто не могло быть», – вспоминала Марта. Его день начинался ночью, примерно в полчетвертого утра – на полчаса раньше, чем у Ганди. Примерно до полудня – работа, затем прогулка или недолгий отдых. В послеполуденное время – снова работа либо за столом, либо со студентами (занятия, консультации). Каждый вечер – новостные телепередачи: для Жирара просмотр новостей был ежедневным ритуалом. Он пояснил мне, что предпочитает работать дома; что ж, не удивительно, если учесть его график и заботливость его спутницы жизни. Буффало, Балтимор, Пало-Альто. Многое ли в таких обстоятельствах изменится при переезде?

Возможно, изменится, и очень многое. Калифорния – другая планета, этакая «страна лотофагов». Те, кто родился где-то еще, так и не приживаются в Калифорнии по-настоящему. Бывшая республика Калифорния – скорее отдельный мир, чем штат (если употреблять английское слово state в значении «самоуправляемая административно-политическая единица», а не в смысле «душевное состояние»). Тут есть деревья тридцатифутового диаметра и водопады тысячефутовой высоты, а также две тысячи видов растений, не встречающихся больше нигде на планете. Отрезанная горным хребтом от остального континента, Калифорния занимает уникальное географическое положение – на суше граничит с Мексикой, лицом же обращена к Азии. На первых географических картах ее несколько веков изображали в виде острова – и она до сих пор мнит себя таковым, да и другие видят в ней остров, вечно стремящийся уплыть подальше от метрополии. Здесь лежит начало координат для современных хиппи и Голливуда, для модных культурных тенденций и высокотехнологических гаджетов. А еще это край, где человек человеку – посторонний. Калифорнийцы проявляют равнодушие и радушие одновременно.

Красоты природы и солнечный климат часто ослабляют потребность человека в общении с ему подобными. Марта здесь так толком и не освоилась. Она предъявляла Калифорнии распространенные обвинения – упоминала о верхоглядстве и необщительности; но, как заметила та же Марта, контакта с людьми легко избегать там, где просторы широки, природа роскошная, а погода почти круглогодично благоприятствует пешим походам, купанию и пробежкам. После штата Нью-Йорк и Мэриленда с их сердечной и компанейской атмосферой привыкнуть к этой особенности было непросто. Но, как правило, из Калифорнии уже не уезжают; она без спросу пускает корни в твоем сердце.

Калифорния должна была напоминать Жирару его родной город: климат средиземноморский, солнце светит почти каждый день, обилие вина и оливок, лимонные деревья в огороженном внутреннем дворике их эйхлеровского дома. «Я всегда считал, что тут нам будет лучше всего», – сказал он Марте, давно позабыв о зимах Буффало и Балтимора.

Итак, Калифорния стала для Жирара последней «новой родиной», где он прожил с 1981-го до нулевых годов XXI века. Он продолжал развивать свои теории в таких книгах, как «Козел отпущения» (1982), «Путь древних, по которому шли люди беззаконные» (1985), «Я вижу Сатану, падающего, как молния» (1999); в больших интервью – например, «Когда начнет это сбываться» (1994) и «Эволюция и обращение: беседы о происхождении культуры» (2004); сборниках, например «Эдип освобожденный: избранные статьи о соперничестве и желании» (2004). В его последней книге «Завершить Клаузевица» (2007) жираровские исследования приняли новое направление: он применил свое понимание событий к истории Европы Нового времени. Но к моменту, когда эта книга увидела свет, деятельная жизнь Жирара уже подходила к концу.