Бросила?! Если уж по справедливости, я бы его давно побила.В подвале сидела? Сидела. А пользы? Ноль. Из-за этого монаха хватали меня,топили, вязали все, кому не лень, даже гомики и Коляны…

А зачем мы перлись в Питер? Спроси его, сам не знает. Я какпоследняя дура думала, что он в подвале что— то путное узнал… Совершенно неприспособленный к нашей жизни человек. Господи, каких только напастей на меняне свалилось из-за санньяси этого…

Теперь вижу, что и в самом деле он от всего мирского отошел,дундук!

Настоящий дундук — ни под бок ни под голову, а я его,чокнутого, вместо того, чтобы убить, не могу одного здесь бросить. Сейчас сдуруначнет свою глупую проповедь читать — этот несчастный, этот святой человек,тут-то его и повяжут. Боюсь, единственное, что сделал для него Господь, так этопослал меня. Теперь вижу, что Господь его любит, но меня-то Господь за что таквозненавидел?

— Ладно, — сказала я, — фиг с вами. Только давайтеусловимся: проповедь свою отчитаете и сразу домой. И слушайтесь меня, что бникакой самодеятельности. Только тогда буду вам помогать.

— Я согласен, — ответил монах (спокоен как слон, даже необрадовался), — только что вы называете самодеятельностью?

— Самодеятельность, это когда вы суете нос туда, где ни фигане понимаете.

— Где не понимаю, нос совать не буду, — поспешил он заверитьменя со всей серьезностью.

— Хорошо, тогда слушайте. Будем искать аппаратную путемлогических умозаключений. Раз есть пульт, значит есть и электроэнергия, откоторой он работает.

— Вы инженер, вам видней, — выказывая уважение, согласилсяон.

— То-то же.

Я задумалась.

«В самом зале вряд ли, на сцене я уже была, остаютсяподсобные помещения…»

И тут я вспомнила: в конце коридора, находящегося заметаллической дверью, у стены я видела электрический щит. Может быть силовой, аможет быть и слаботочный. Хотя, вероятны комбинации.

— Нам надо бы проникнуть за металлическую дверь, нонеизвестно открыта ли она как раньше? — шепнула я.

И в этот самый момент из двери, о которой я говорила, вышелздоровенный, заросший трехдневной щетиной детина. Он юркнул куда-то под сцену,но нам с монахом не это было интересно.

— Видели? — шепнул мне монах. — Дверь не закрыта. Я долженсейчас же в нее войти.

Мне стало обидно:

— Вы. А я?

— Ну и вы, если хотите.

— Нет, кто здесь командует? — возмутилась я.

— Вы, конечно, — заверил монах.

«С нами Бог,» — шепнула я и первой встала с лавки. Мынаправились к металлической двери и вошли в знакомый уже коридор. Я сразудвинулась к щиту. Он был в нескольких шагах от той двустворчатой двери, вкоторой ночью шел безобразный пир лжепророка. На этот раз дверь была закрыта.

Я, со страхом поглядывая на нее, повернула ручку дверцы щитаи… легко открыла его. Разноцветные жгуты проводов, ветвясь уходили куда-товверх, веером разбегаясь внизу от коммутационных устройств.

— Аппаратная, думаю, где-то наверху, — сообщила я, — аздесь, в подземном этаже, разводки к исполнительным механизмам и проекционнойаппаратуре.

Монах в непонимании молчал, из этого следовало, что здесь онмне не помощник, надо самой соображать.

«Внутри зала, — подумала я, — лестниц нет, исключая те, чтоведут на ярусы для слушателей. Однако ярусы, судя по всему, ограничены стенамидома. Снаружи нет и намека на выносные лестницы…»

— Лестница наверх, в аппаратную, где-то здесь в коридоре, —уверенно сказала я. — Скорее всего за одной из этих дверей.

И мы принялись дергать ручки все дверей подряд, исключаязнакомую, за которой не так уж давно шел пир горой. Мне вовсе не улыбалосьвстречаться с лжепророком — вдруг он все еще бражничает.

Три двери были заперты, а за четвертой обнаружилась лестница.Монах, как обидно, даже не восхитился моими дедуктивно-инженернымиспособностями. Принял все как должное и, думаю, отнес успех на счет Господа. Яже отдавать свои лавры Господу не пожелала и спросила:

— Что бы вы без меня делали?

Он оставил вопрос без ответа, жестом приглашая подняться полестнице.

Подниматься пришлось долго, по моим прикидкам на уровеньчетвертого этажа, то есть под самую крышу. Лестница уперлась в небольшой темныйкоридорчик, освещенный лишь полоской света, просачивающейся в щель приоткрытойдвери, куда я тут же и заглянула. Глазам моим предстала прозаичная картина: вкомнате, сплошь уставленной сложнейшей электроникой, сидели два типа. Один —обычный бритоголовый бандюган размеров великих, второй — культурный субтильныйпарнишка с очками на длинном тонком носу. Типы азартно резались в карты.

Физиономия бандюгана источала безмятежность, лицо жеинтеллигента носило печать озабоченности. Он то и дело задерживал ход инапряженно вглядывался в многочисленные индикаторы, мигающие всеми цветамирадуги. Отдельно от прочей аппаратуры стоял небольшой телевизор, развернутыйэкраном к бандюгану. Там демонстрировалась убойная порнуха, явно подпольногопроизводства.

— Софья Адамовна, вы сможете во всем этом разобраться? —прошептал монах, имея ввиду, конечно же не порнуху, а аппаратуру.

— Ну, во всем может быть так сразу и нет, — засомневалась я,не желая с ходу расписываться в своей несостоятельности, — однако попробовалабы. Учитывая мой талант и способности к наукам, чем черт не шутит.

И тут мой монах отодвинул меня от двери и… вошел в комнату,вызвав шок у интеллигента и тупое удивление у бандюгана.

— Ты че, в натуре? — вопросил тот. — Иди, бля, вниз поклоныбить.

Монах же остановился посередине аппаратной и сказал:

— Софья Адамовна, приступайте.

И я приступила: подошла вплотную к аппаратуре и уставиласьна нее, как баран на новые ворота.

Бандюган от наглости нашей просто онемел, но очень быстропришел в себя и выдал роскошный вариант русского площадного фольклора, стараясьв основном для монаха, поскольку я была занята чрезвычайно. Монах мой, однако,стараний бандюгана не оценил, отнесся к ним равнодушно.

Бандюган, отчаявшись пронять нас словами, бросился на монахас кулаками. Я в ужасе зажмурилась, но ничего не произошло, если не считатьтого, что бандюган рухнул на пол и захрапел.

— Что вы с ним сделали? — изумилась я. — Он умер что ли?

— Слышите же, что храпит, — с легкой обидой ответил монах, —значит спит человек. Я нажал на точку покоя, минут через сорок он проснется.