мира, не рискует, не совершает радикальных перемен. Простой — потому что ему мало нужно для счастья. Он не требовал безраздельного внимания, не был токсичным, не высасывал из меня энергию. У моих подруг были не мужья, а кошмар. Трудные, ревнивые, посредственные, пошлые, вечно отсутствующие, неверные, депрессивные, неряшливые, не мывшиеся, глупые, собственники, маньяки контроля, женоненавистники, идиоты. Клаудио, по крайней мере, не портил мне жизнь. Помогал с детьми, много смеялся, не позорил меня на людях, не ругался, не повышал голос и умел просить прощения. Я изменила ему и, кажется, шла к новой измене не потому, что он был недостойным человеком или я его не любила. Это были чисто мои заскоки, необходимость экспериментировать, находить что-то воодушевляющее, толкающее к действию. Я знаю, некоторые думают, лучше порвать с человеком, чем изменять ему. Но для меня не существовало дилеммы «или он, или другой», я хотела, чтобы «и он, и другой». С рациональной точки зрения непреодолимое влечение, которое я испытывала к Хосе Куаутемоку, представляло собой чистый абсурд. Оно и к лучшему: если уж я нуждалась во встряске, пусть она случится с совершенно запретным мужчиной, с кем-то как будто из стратосферы моей жизни.

Я больше не раздумывала. Схватила ключи от машины, вбила адрес в навигатор и, вверившись всем богам былого и грядущего, отправилась на свидание.

Ты

Ты можешь быть той, что не приходит, той, что я позабыл про то, что не бывает так, чтобы все уходило. Ты ищешь, когда уже известно, что не было такого. Ты не знаешь, потому что знать — это когда ничего не было. Ты потеряла путь того, что ты не знала, что оно идет. Ты спрашиваешь и спрашиваешь, когда уже наступило то, чего было навалом. Ты требуешь того, что было чистым враньем. Ты больше не спотыкаешься, когда падаешь, хотя все так и есть. Ты раскаиваешься в том, что, когда пришло, уже не прибыло, потому что и так было рядом. Ты чувствуешь, что это не то, даже когда ты думала, что я буду просить прощения. Ты хотела всего, чего уже не было, потому что оно никогда не вернется. Ты, и только ты, просишь у меня того, что уже не отменить, потому что идет далеко. Поэтому в конце концов ты сделаешь то, что прощается, потому что этого хочу я и это нужно тебе.

Брайан Франсис Бадильо Мартинес

Заключенный № 53487-1

Мера наказания: двадцать два года и восемь месяцев за убийство, совершенное при отягчающих обстоятельствах

Через семь месяцев все было готово. Те самые чиновники, которые не уставали чинить проекту препятствия, на торжественном открытии лучились гордыми улыбками. Чисто в пику им Педро и Хулиан позвали Хосе Куаутемока перерезать ленточку. Начальники, которые не желали, чтобы на фотографиях был хоть один зэк, чуть инфаркт не заработали. Клик-клик-клик, вот они, трое, с ножницами в руках. Директор тюрьмы взвился: «Преступнику передовицу отдаем!» Мог бы так не переживать: смазанную фотографию поместили на последней странице рубрики «Городская жизнь» газеты «Реформа», а в «Эксельсиоре», «Универсале» и «Хорнаде» вообще обошлись без картинок, просто черкнули пару строк под заголовком «В Восточной тюрьме открыли новые помещения». Вот и все. Эх. Но уж в интернете фонд «Встреча» стесняться не стал. Фотографии в соцсетях, лавина твитов и мейлов по всей базе данных. Лилиана Торрес, знаменитая Лилли, супершикарная пиарщица фонда, гордилась тем, что умеет «прокудахтать о снесенном яйце», и теперь ее кудахтанье раздавалось ой как громко. Широкая публика ее не интересовала. Какая, на хрен, разница, знает ли об открытии домохозяйка из района Дель Валье или офисный работник из центра? Нет, сеньоры, нужно было достучаться до сливок общества, до тех трехсот воротил, что заправляли страной, до людей типа мой-номер-у-самого-президента-забит-мы-с-ним-в-ватсапе-трещим. Педро поздравляли кинодеятели, бизнесмены, высокопоставленные функционеры, интеллектуалы, писатели и даже его первый бойфренд (нынче женатый на дородной хозяюшке из Чодулы отец девятерых — сколько Бог пошлет, тем и рады будем — ребятишек, ревностный католик и противник однополых браков, что не мешало ему шляться по рабочим кабакам в поисках членов пролетариата).

Хулиану эта слава тоже была на руку. Укрепилась его двойственная репутация: с одной стороны, талантливый и эрудированный литератор, с другой — грубиян хорошенько-подумайте-гребаные-критики-прежде-чем-до-меня-докапываться-а-то-ведь-начищу-мандаринку-то (знали бы эти критики, как он потек, когда ему пригрозил Крыса). Хулиана стали считать выдающимся защитником культуры и даже вроде бы выдвинули кандидатом в сенаторы от какой-то захудалой партии.

И тут раз — факин серпрайз! На культурные мероприятия записалось больше народу, чем на спортивные. Меньше на бокс, чем на чистописание. Пришлось даже увеличить группы и проводить занятия вдвое чаще. Согласно распоряжениям Педро, преподавателям платили вчетверо больше по сравнению с частными университетами. За ваши деньги — хоть звезды с неба, а когда в кошельке не пусто, тогда и педагогический талант расцветает.

Хосе Куаутемок с самого начала верховодил. Главный по тюремным гуманитарным наукам. Он уговорил своих крокодилов-корешей записаться в литературную мастерскую. Некоторые приссали, сказали, мол, пишут хуже дошкольника. «Без паники, дорогие мои рептилии, — ответил им Хосе Куаутемок. — Всем по Хемингуэю, как вы пишете. Тут главное — вытащить наружу то, что вас гложет изнутри».

Хосе Куаутемоку в кайф было снова читать свои тексты вслух, на публику. Получается, он делал как раз то, для чего и нужно писать. Писать, чтобы делиться, чтобы бросать вызов, чтобы провоцировать. Писать, чтобы бунтовать. Писать, чтобы самоутверждаться. Писать, чтобы не сойти с ума. Писать, чтобы ухватывать. Чтобы укреплять. Чтобы успевать. Писать, чтобы не умирать все время. Писать, чтобы выть, чтобы лаять, чтобы кусаться, чтобы рычать. Писать, чтобы вскрывать раны. Писать, чтобы заживать. Писать, чтобы исторгать, чтобы очищать. Письмо как антисептик, антибиотик, антиген. Письмо как яд, отрава, токсин. Писать, чтобы приближаться. Писать, чтобы удаляться. Писать, чтобы открывать. Писать, чтобы теряться. Писать, чтобы находиться. Писать, чтобы бороться. Писать, чтобы сдаваться. Писать, чтобы побеждать. Писать, чтобы погружаться. Писать, чтобы всплывать на поверхность. Писать, чтобы терпеть кораблекрушение. Писать ради кораблекрушения. Писать ради потерпевшего кораблекрушение. Писать, писать, писать.

Зэки начали передавать тексты из рук в руки. Читали их собравшись. Первый кружок, потом второй, потом третий. Так они яснее видели себя. Что у них, блин, болело, чего они, блин, боялись, какая слюнка надежды вытекала у них изо рта.