и над классовыми предрассудками. Я просто села в свою «акуру», включила навигатор и поехала, но мне казалось, что я совершаю героический поступок. Навигатор «Уэйз» отлично определяет, как объехать пробку, но в таком городе, как наш, важнее знать, на опасной ты улице или нет, а этого он как раз не умеет. Я вела машину по пустынным переулкам Истапалапы и была уверена, что в конце концов меня тут изнасилуют и расчленят. Некоторые переулки даже не были заасфальтированы, приходилось ехать по каким-то тошнотворным лужам, рискуя застрять и стать легкой добычей для банд татуированных юнцов.

В довершение неприятностей я не смогла припарковаться прямо у тюрьмы и шла от машины несколько кварталов. Путь пролегал по узким улочкам и перекрестку с большим проспектом, где было полно автобусных остановок и лотков с едой. Я была одета очень скромно и шла быстро, глядя только прямо перед собой, и все равно совершенно не вписывалась в обстановку.

Не считая пары сальных комплиментов и одной попытки хлопнуть меня по заднице, до ворот я добралась без происшествий. На этот раз с формальностями было куда сложнее. «К кому вы? Вы адвокат? Какие у вас отношения с заключенным?» Некоторые из этих охранников уже не раз меня видели, но, вероятно, желали показать свою крохотную власть. Как только я попала внутрь, меня попыталась обыскать надзирательница. Я возмущенно отпрянула. «У вас же есть металлоискатели». Она добродушно рассмеялась. И пропела куплет из детской песни: «В золотом дворце живет наша белая принцесса…» Я не поняла. Тогда она облила меня презрением: «Мадам, ты либо дура, либо притворяешься». Упустила я из виду нюансы жаргона, а также уличную и тюремную сметливость. «Белая принцесса» — это кокаин. Наркотой заключенных снабжают «подруги». Они проносят ее во влагалище, в анусе, в прическе, в носках.

Я назвалась «подругой», а не женой или родственницей, поэтому сработала тревога. К счастью, в этот момент меня узнал еще один надзиратель и поверил моим уверениям, что ничего запрещенного у меня нет. Я спаслась, а иначе меня бы раздели, отвели в отдельную комнату и начали копошиться в моих гениталиях.

Я в одиночестве пошла через двор. В сторону зоны посещения впереди меня шагала еще одна женщина, и я с ней поравнялась. «Кого-то навещаете?» — спросила я, надеясь перекинуться словом с кем-то в моем же положении. Она взглянула на меня, как на букашку. Низенькая, плотная, лицо индейское, одета в юбку с традиционной выщивкой. Скорее всего, она из Оахаки, с Теуантепекского перешейка. «Ваше какое дело?» — сказала она. Я смутилась, но все же сделала вторую попытку пробить ее недоверчивость «Меня зовут Марина. Я тоже пришла на свидание». Она на меня даже не взглянула. Шла себе невозмутимо и шла. Но мне рядом с ней было спокойнее, я чувствовала себя не такой уязвимой. И заключенные ко мне не приставали. А на нее и вовсе не осмеливались поднять глаз — наверное, она была сестрой или женой какого-то уважаемого зэка. Мы молча прошли вместе остаток пути. Складки ее юбки шелестели на ходу. Несмотря на холодный пасмурный день, она потела. Я краем глаза видела, как по лбу у нее стекают две капли. В дверях она повернулась ко мне и требовательно спросила: «Ты к кому пришла?» — «К Хосе Куаутемоку Уистлику». Она смерила меня пронзительным взглядом с головы до ног: «Раньше приходила?» — «Да, на занятия по литературе». Она пристально смотрела на меня: «Знаешь, кто я такая?» Я покачала головой. «Знала бы, не шла бы со мной», — сказала она, отвернулась и проследовала в большой зал, где принимали посетителей.

В тот день нас было не много. Обычно народ стекался в выходные. Хулиан рассказывал, что по воскресеньям тут атмосфера как на народных гуляньях. А сейчас — всего пять-шесть человек. Женщина, с которой я шла, уселась с рябым мужчиной лет, наверное, семидесяти, таким же грузным, как она. Густые черные волосы выдавали индейское происхождение. Тоже миштекского типа. За ними следили три надзирателя. Опасные, видимо, люди.

Я осмотрелась в поисках Хосе Куаутемока. Не хватало еще, чтобы он забыл про наше свидание. Я звонила ему утром, и он не ответил. Я оставила сообщение: «Еду к тебе. Буду в десять. Пока».

Я села за самый дальний столик, в противоположном от двери углу. Прошло десять минут. Хосе Куаутемок не появлялся. Ближайший охранник заметил, что я сижу одна, и подошел. «Что такое, беляночка? Родственник не спустился?» — радушно спросил он. «Может, он забыл, что я приду», — сказала я. «Да что вы, беляночка! Такую, как вы, не забудешь». После всех услышанных сегодня гадостей этот комплимент показался мне даже элегантным. Я поблагодарила доброго охранника. Он спросил имя моего «родственника». «Хосе Куаутемок Уистлик». Он улыбнулся: «Беленькая к беленькому пришла». Симпатичный парень, такого не ожидаешь встретить в тюрьме. «Сходить за ним?» — вызвался он. Я кивнула. «Сейчас приду». И он попросил другого охранника присмотреть за мной. «Последи за куколкой, а то как бы ее не свели со двора». Я рассмеялась. По крайней мере, проблеск любезности. Второй охранник, более серьезный и правильный с виду, подошел и сказал: «К вашим услугам, сеньорита». Я в этот момент смотрела на женщину со двора и ее рябого родственника. «Кто это?» — спросила я у него. Он повернул голову: «Люди, с которыми лучше не водиться».

Через несколько минут появился первый охранник. Он издалека улыбнулся мне и показал большим пальцем себе за спину, на идущего следом Хосе Куаутемока.

Среди записавшихся в литературную мастерскую многие писали неплохо, но никто — так сокрушительно, как Хосе Куаутемок, который ручкой орудовал, словно молотом. Хулиан им восхищался и, если уж начистоту, даже завидовал. Хосе Куаутемок творил яростно, напролом. Никто и ничто не могло остановить его. На каждое занятие он приносил новый текст. Из этих текстов брызгало потом, кровью, спермой, жизнью, смертью. Каждая фраза кусала, царапала, ранила. Вот такая литература должна преобладать, думал Хулиан. Хватит уже паинек, пытающихся подражать французским символистам. Хотя куда им до символистов и уже тем более до французов. «Разговорчивые губы меж твоих ног источают чарующее зелье, в волосах твоего лобка прячутся словеса, шепот твоих прилагательных скользит по моей коже», — написал У. С. Мартин (он же Умберто Хеласио Сантос Мартинес), один из самых тонких и выдающихся прозаиков нашего времени. Его строки пронизаны чистой