армия, какие были взаимоотношения среди офицеров германской императорской армии, все нравилось Броуну. Юрий Юрьевич даже подспудно ловил себя на мысли, что он с намного большим удовольствием служил бы Марии-Терезии. Вероятно, он попросит своего племенника об оказании протекции, чтобы поступить на австрийскую службу. Ну и отличной заявкой и проверкой на лояльность стал приказ русскому корпусу атаковать лоб в лоб пруссаков.

Это была «мясная атака». Аварцы, черкесы, чеченцы, дагестанцы, грузины, бакинцы, много еще представителей различных народов Кавказа, как и Новгородская дивизия, семь тысяч иррегулярных войск башкир и казаков, всех послали на штурм оборонительных укреплений. И ослушались приказа только три башкирских сотни, они попытались удрать, но тут же были настигнуты австрийскими гранычарами и взяты, под арест.

Безумный приказ выполнялся. Дикая дивизия приблизилась к оборонительным позициям пруссаков на расстояние пистолетного выстрела, но… не успели воины разрядить свои пистоли, как со стороны прусских укреплений прогремели пушечные выстрелы и первые ряды напирающих «диких» выкосило, словно острой косой. Последовали ружейные выстрелы и опешившие горцы понесли еще большие потери. Искандер, наблюдая полный разгром своей дивизии, выдвинулся вперед и уже хотел погибнуть, но в бою. Генерал-майор Искандер спрыгнул со своего скакуна, решительно направился к прусским позициям, переходя с шага, на быстрый шаг, бег трусцой, разгоняясь по мере приближения к неприятелю. Пруссаки стреляли, пули свистели рядом с командиром Дикой дивизии, Искандер ничего не замечал, он шел умирать. Лишь одного боялся бывший янычар, что пуля его остановит и Искандер не сможет убить ни одного врага.

Именно этот пример командира и сделал возможным продолжить атаку на прусские позиции. Искандер не замечал, но, как только он сделал шаг навстречу своей смерти, рядом с ним встали его заместители, на полшага отставая от командира. Когда Искандер переходил на быстрый шаг, рядом и позади его было уже не менее двух сотен бойцов, в тот момент, как командир «диких» перешел на бег, вокруг его, с боку, сзади, бежала тысяча воинов. Наблюдающие отчаянную атаку Дикой дивизии русские офицеры Новгородской дивизии, страшась казаться трусливыми, поспешили примкнуть к «диким», дополняя русскую атакующую массу до семи тысяч. Разворачивались уже и те солдаты, которые успели показать спину неприятелю. Спешивались башкиры и бежали на валы фортеций, перепрыгивали через рвы, срываясь вниз.

Мертвецы шли вперед! Инерция атаки была такова, что уже умирающий воин заваливался лишь тогда, как перестанет стучать пылающее огнем сердце истинного воина. Стреляли прусские пушки, картечь продолжала брать свою кровавую жатву, разряжали свои штуцера прусские егеря. Но они, эти мертвецы шли! Стеклянные глаза, целеустремленное и решительное движение — это пугало даже вышколенных прусских солдат.

Встретились две силы, два характера, два полюса. Рубка, которая началась на прусских ретраншементах отличалась необычайной жестокостью. Австрийские офицеры смотрели в свои зрительные трубы, силясь сдерживать рвотные позывы, даже опытные командиры и те не видели столько жестокости. Кровь, оторванные конечности, вспоротые животы, отрубленные головы. Дикая дивизия умирала, но оставляла о себе такую славу, что этими воинами начнут пугать детей.

Прусские гренадёры, элита королевских войск, они еще не встречали достойных себе противников. Этим воинам внушали, что в мире нет силы, которая могла бы сломить волю лучших солдат Фридриха. И до сегодняшнего дня так и было. Но вот эти дикари, которые, если уже и умирали, но падали на врага, чтобы накрыть того своим телом, замедлить, или попытаться хоть какой причинить ущерб врагу.

И пруссаки дрогнули, они отошли. Организованные отряды гренадёров заняли вторую линию обороны, которая располагалась в шестистах метрах, оставив первую линию.

— Мы вытеснили неприятеля только лишь на иные позиции, нынче пруссаки пойдут в атаку и нам нечем будет им ответить, — констатировал премьер-майор Светин Кирилл Иванович, старший из оставшихся в живых офицеров Новгородской пехотной дивизии.

— Вы правы, но оборонится будет легче. Да и подмога должна когда-нибудь подойти. А пока приказывайте развернуть прусские пушки по фронту и зарядить их картечью! — командовал Искандер, ставший наиболее старшим офицером в русском корпусе, если не считать генерал-аншефа Броуна, пьющего в это время кофе и принимающего поздравление прусских коллег.

Потом были два штурма со стороны прусских позиций. Остатки русского корпуса отбили попытки пруссаков вернуть первую линию обороны. Кейту пришлось вводить в бой свои резервы, чтобы не допустить прорыва своих позиций по центру.

Только в конце дня, когда стало смеркаться и сражение замирало, чтобы завтра разразится с новой силой, к оборонительной линии, которую удерживал Искандер, стали пребывать австрийские войска.

В живых из всей почти двенадцатитысячной Дикой дивизии в строю осталось только две тысячи пятьсот человек. Да, еще сотен пять вернуться после излечения, но таких катастрофических потерь нету в сумме у всех австрийских войск. Если прибавить еще три тысячи потерь у башкир и более половины от числа солдат в Новгородской дивизии, то получалось, что именно русский корпус своими жизнями не сделал возможным победу Австрии, но избавил ее от позорного поражения.

Но, кто так скажет? Тем более, что русский генерал-поручик поздравлял своего племянника и генерал-фельдмаршала Дауна с великой победой. Искандер душил в себе порыв скрутить шею этому предателю, который лишь для того, чтобы угодить австрийцам положил более двенадцати тысяч воинов Российской империи. Бывший янычар прекрасно понимал, что убей он сейчас Броуна, то и русский император не узнает правды о произошедшем. Кроме того, Искандер теперь будет жить только для того, чтобы видеть смерть того, кто послал Дикую дивизию умирать и не поддержал ее, когда «дикие» решили жить. Жить в веках, в памяти народа. И он, Искандер должен этого добиться.

Сильный мужчина улыбался, но плакал, до хруста костей сжимая эфес ятагана, перекрасившегося в красно-алый цвет.

*………*………*

Киль

15 сентября 1752 года

Григорий Андреевич Спиридов стоял на мостике флагманского корабля и пил кофе. В последнее время адмирал пристрастился к этому напитку. Две недели назад Спиридову поступил приказ выдвигаться усиленной эскадрой к городу Киль и заняться свободным поиском прусских кораблей. Неприятельский флот, по всем данным, не приставлял серьёзной помехи для действий уже опытных русских мореходов. Поэтому, ранее, Григорий Андреевич нисколько не переживал за исход своего мероприятия. Теперь ситуация изменилась.

Пришли сведения, что через датские проливы прорвался английский флот. Цифры о составе английских кораблей рознятся, но это эскадра по крайней мере сопоставимая численно спиридовской. Тут адмирал немного, но стушевался. Было у него некоторое предубеждение о силе английского флота, который в последние полвека выигрывал все наиболее значимые свои сражение, как с голландцами, так и с французами. Однако, Григорий Андреевич быстро взял себя в руки и еще раз прошелся по палубе большого линейного корабля «Елизавета Петровна», который был спущен на воду только полгода назад и строился из хорошего сухого дерева, получая наилучшее оснащение.

Больше всего Спиридов уповал на пушки, которые получили во флоте прозвище «груши». Мощнейшие орудия, которые способны бить в полтора раза дальше обычного вооружения, в том числе и английского. Таких орудий на «Елизавете» было шесть.

Русская эскадра своим появлением вызвала переполох в Киле. Датчане, по сути, управлявшие городом, несмотря на его свободный статус, даже попытались выразить какие-то там претензии. Но такие политические шаги были купированы Спиридовым и текстом договора с Данией о статусе Киля, как и довольно жестким отношением к парламентерам. Русский флот, если нужно будет, обязательно начнет и высадку своих команд в город и станет на ремонт, или станет закупать провизию. В принципе, так все и случилось. Неделю русские корабли пробыли у Киля. В это время в городе резвились русские моряки, и работали агенты русской Тайной канцелярии, выясняя суть дела о том, как и по какому праву в Киле стали оттирать русские представительства.

И вот адмирал Григорий Андреевич Спиридов вновь в море и ищет уже не прусский флот, а английский.

— Паруса! — прокричали на флагмане. — На «Святителях» заметили паруса!

— Командуйте «всем собраться», — сказал адмирал, деловито,