Пока шла к ректору, успела остыть. Никогда не умела долго негодовать. Если не брать в расчёт моё детское отношение к отцу, конечно.

Грозный секретарь ректора посмотрела на меня исподлобья, когда я вошла в приёмную, и пробурчала:

— Идите, студентка Тарс. Профессор Аррано вас ждёт.

Я сглотнула и толкнула дверь. Было немного страшно — совсем чуть-чуть, где-то на краю сознания. Интересно, зачем я понадобилась Эмирин, да ещё и после вчерашнего покушения на Даниту?..

Ректор стояла у окна и пила что-то из большой белой чашки. Услышав мои шаги, обернулась, поставила чашку на подоконник и сказала, чуть улыбнувшись:

— Доброе утро, Шайна. Подойди.

Я приблизилась и нерешительно остановилась возле окна, совсем близко к Эмирин. Яркий утренний свет освещал её лицо и фигуру, и я на секунду застыла, рассматривая ректора.

Какая же она красивая. Глупо и по-детски так думать, но по-другому невозможно. Кожа белая, светящаяся, нос идеальной формы, и губы тоже. А уж глаза…

Ею можно быть одержимым и без всякого проклятья.

— Красота не бывает бездушной.

Я словно очнулась.

— Что?.. Простите, ректор, я…

Она улыбнулась, и мне показалось, как-то грустно.

— Ничего, Шайна. Для того чтобы прочесть твои мысли, мне совсем не обязательно прибегать к магии Разума… Они написаны у тебя на лице.

Щёки начали гореть.

— И я повторюсь: красота не бывает бездушной. Если душа прекрасна, то прекрасно и всё остальное. Если же нет…

— Моя душа, наверное, совсем не прекрасна, — пробормотала я, думая о своём крупном телосложении, и о больших губах, и о слишком широких бровях…

— Ты ошибаешься, — Эмирин засмеялась, и её глаза почему-то вспыхнули весельем. — Но однажды это перестанет быть для тебя важным… Впрочем, я позвала тебя не за тем, чтобы читать нравоучения. Дин рассказала мне о твоей проблеме, о снах и головных болях. И я действительно могу тебе помочь. Но не так, как она думает.

Мне стало неловко. Я и Дин… имею ли я право принимать эту помощь после того, что…

— Ну вот, опять. Так, волчонок, прекрати терзаться.

Волчонок?..

— Возьми меня за руки. — Эмирин протянула мне ладони, и я послушно ухватилась за них. Тёплые, приятные… почти как у мамы. — Мы с тобой сейчас проделаем одно упражнение. Оно не сложное, но требует внутренней концентрации. Поэтому давай, избавляйся от лишних мыслей. Здесь только мы с тобой… и больше никого и ничего. Закрой глаза и вздохни глубоко-глубоко.

Я послушалась.

— А теперь… постарайся ни о чём не думать, Шани. Просто дыши…

А потом она запела.

Я не знала этого языка. Чистый, как вода в горном ручье, и такой же текучий, он обволакивал моё сознание, растворялся в нём, впитываясь в меня, как в губку. Необыкновенная мелодия, чудесная песня, прекрасный голос…

А потом мне стало больно. Но как-то… не так, как обычно. Эта боль почему-то была приятной. Её хотелось смаковать, ею хотелось плакать…

Разве так бывает?

— Ты чувствуешь себя, Шани? — сказала Эмирин тихо, когда песня закончилась. — Твои руки — в моих руках. И ты сама — здесь. Чувствуешь? Скажи.

— Да, — прошептала я.

— Тогда возьми всё, что ты чувствуешь сейчас, и пропусти сквозь себя. Представь, что эти чувства впитываются в землю, уходят в неё глубоко-глубоко… давай, попробуй, волчонок.

Я вновь вздохнула… и представила себя маленьким ручейком. И я текла, текла, текла… и впитывалась в землю… Пока не впиталась полностью.

Тогда я распахнула глаза и чуть не осела на пол. Но чьи-то сильные руки подхватили меня, заставили выпрямиться, погладили по голове…

— Молодец. Справилась. Каждый раз, когда будешь просыпаться и чувствовать головную боль или что-то ещё, проделывай это упражнение. Оно помогает избавляться от того, что не нужно.

— Я боялась, что совсем растворюсь, — прошептала я, ощущая, как меня усаживают в кресло.

— Глупенькая, — ректор засмеялась. — Ты же человек, а не вода. Уходит всегда только лишнее. Всё, что нужно, останется с тобой.

Мне ужасно хотелось спать.

— Кажется, во мне было слишком много лишнего… — пробормотала я, пытаясь открыть глаза, но они вновь закрывались.

Последним, что я услышала перед тем, как погрузиться в сон, был тихий смех Эмирин.

53

***

Рональдин Аррано

Мама всегда говорила, что самое глупое — это бежать от самой себя. Нужно быть перед собой честной. И Дин старалась, очень старалась. Только вот в этот раз получалось плохо, если не сказать — совсем не получалось.

Утром она позорно сбежала от самой себя. Можно было бы сказать, конечно, что от Шайны и Мирры, но Дин не стала врать себе хотя бы в этом.

— О чём задумалась?

Она улыбнулась Эвану. В конце концов, он был не виноват в её бедах. И очень старался развеселить.

— Да так, ерунда. Пустое. Вернёмся в академию?

— Может, ещё погуляем?

— Нет, — Дин покачала головой. — Надо делать домашнее задание. Это ты у нас третьекурсник, можешь позволить себе немного расслабиться, а мне пока не стоит.

— Ладно, пошли, — вздохнул Эван.

Они гуляли не так уж и долго, можно было бы пройтись по Лианору ещё, но Дин надоело притворяться, что всё хорошо. Да и время подходило к обеду, а из-за пропущенного завтрака ужасно хотелось есть.

В коридоре общежития они столкнулись с Миррой. Взгляд рыжей на секунду заледенел, но затем она улыбнулась и поинтересовалась:

— Как погодка?

— Осенняя, — ответил Эван, а Дин отвела глаза. — Уже не жарко, но ещё и не холодно.

Мирра кивнула, распахнула дверь в их комнату и встала на пороге, вопросительно глядя на Эвана и Рональдин. Было ужасно неловко…

Парень кашлянул, покосился на Мирру, но, как будто поняв, что позиций та не сдаст, наклонился и быстро поцеловал Дин в словно окаменевшие губы.

— До встречи. Пока, Мир.

— Угу, — буркнули за спиной дочери ректора. — Ты идёшь или как?

— Иду…

Только когда дверь с глухим стуком закрылась, Дин смогла посмотреть на Мирру. Рыжая стояла перед ней, скрестив на груди руки и иронично ухмыляясь.