Поскольку меня начинали считать предателем, я вынужден был дать какой-то ответ.

— Я всего лишь думаю, что мы не должны слишком поспешно…

Она не стала ждать, пока я закончу фразу, и стукнула по столу своей кружкой с такой силой, что коричневая жидкость вылетела из нее, как испуганный зверек, и шлепнулась на мою рубашку. Я подумал, что Улинн намерена швырнуть кружку мне в лицо, но хватило и ее слов, имевших тот же смысл.

— Я ошиблась в тебе! Я думала, что ты относишься к мужчинам, которые… Ладно, я ошиблась. Держись за своего драгоценного Конора, и он доставит тебе много радости!

Мне также, вероятно, следует упомянуть, что она дала мне пощечину, если удар кулаком можно так назвать. Я слетел со стула и сделал кувырок назад. Моя голова ударилась о стену, и в ней раздались звуки плохо настроенной арфы. Я был настолько ошеломлен, что даже не увидел кувшин, нацеленный в мою голову, и только услышал, как он разбился о стену рядом со мной. До сих пор на моей щеке остался шрам от его осколка.

Я знал, что мою позицию в отношении поведения Конора сложно было объяснить и можно было неправильно истолковать. Тем не менее я понимал, что не могу просто взять и уйти. Мне все еще хотелось знать, стал ли он Менелаем или остался Конором. Для того чтобы понять это, я обязан был прежде увидеть его.

— Тебе не кажется, что ты ведешь себя, как полный идиот?

Я совершенно забыл о присутствии Оуэна и с радостью схватился за руку, которую он мне протянул, чтобы помочь подняться на ноги. Осторожно ощупав пальцами челюсть, я подумал, что она, возможно, сломана, но, поскольку раньше со мной такого не случалось, я понадеялся, что и на этот раз все обошлось. Однако голова болела, как с похмелья.

— Как идиот? Ну, я не знаю. Я потерял хорошего друга и оказался сторонником человека, поведение которого достойно презрения. У меня болит челюсть, а одежда залита пивом. Этого достаточно, чтобы считать меня идиотом?

Оуэн кивнул. Внезапно я потерял способность верить, что все закончится добром, и уселся на скамью, ощущая себя мешком опилок, упавшим с воза.

— Оуэн! Боюсь, что все пропало. Что же нам делать?

Оуэн принял серьезный вид, поскольку обожал, когда я спрашивал его совета.

— Ты сам это сказал, — сообщил он. — Мы должны увидеть Конора.

Действительно, все оказалось так просто (и одновременно так сложно). Мы погрузились в колесницу и отправились в тот замок, где находился Конор. Когда мы подъехали достаточно близко, его люди остановили нас. Они заставили нас сойти с повозки, тщательно обыскали (несмотря на возмущенные протесты Оуэна) и сопроводили к королю. Я знал большинство из них, и некоторых достаточно хорошо, но они вели себя недружелюбно и были настороже, подозревая во всем подвох. Я видел уже подобное выражение на лицах людей во времена беспорядков в Риме. Люди, не уверенные, что сделали правильный выбор, всегда ищут тех, кто, по их мнению, думает иначе. Они для них всегда враги, пока не докажут, что являются друзьями. Мы тоже сейчас относились именно к такой категории лиц.

Король сидел в тяжелом деревянном кресле. Выглядел он ужасно. Когда он послал меня ко двору Мейв, то был человеком действия, мужчиной в самом расцвете сил, полным энергии и жизни, уверенным в себе и способным с одного взгляда оценить человека. Сейчас он выглядел измученным, несчастным и опустошенным. Его тело безвольно обвисло в кресле, и только глаза горели ярким огнем, будто его лихорадило или он длительное время был лишен сна.

Я не знал точно, какой прием нас ожидает, но предполагал, что все же дружелюбный. В конце концов, мы ведь находились при дворе Мейв и вернулись в Имейн Мачу, а не остались с изгнанниками, что подтверждало наши добрые намерения. Однако достаточно было одного взгляда на Конора, чтобы понять, что у него на этот счет другое мнение. Он пристально смотрел на нас, сидя в кресле. В его запавших глазах светились подозрительность и неуверенность. Это явно был не Менелай, но уже и не тот Конор, которого мы знали. За эти несколько недель он превратился в кого-то другого.

Он вгляделся в нас и нахмурился.

— Прочь из комнаты! — закричал он. Я с удовольствием повернулся, намереваясь выполнить его приказ. — Кроме вас двоих, — добавил он уже более спокойно и жестом предложил нам сесть.

Остальные торопливо удалились, явно радуясь возможности сбежать. Атмосфера в связи с предшествующими событиями была напряженной, и Конор выглядел человеком, готовым наброситься на любого, кто встретится ему на пути. Мы сели напротив него, а он уставился на нас из-под насупленных бровей, молча ожидая, пока мы не остались с ним наедине. Наконец дверь захлопнулась за последним из его людей, и воцарилась мучительная тишина. Мы с Оуэном неожиданно сделали одно и то же движение, стараясь устроиться поудобнее и одновременно ощущая неловкость. Конор усмехнулся. Зрелище было не из приятных, это была всего лишь тень его знаменитой волчьей улыбки.

— Итак, — произнес он, — вы вернулись.

Я ответил не сразу и говорил, взвешивая каждое слово. В данном случае прямота показалась мне правильным выбором, поскольку вряд ли Конор был в настроении ходить вокруг да около.

— Да, как видишь. А ты не рассчитывал на это?

Он откинул голову и вдруг засмеялся, но смех был колючим и лающим. Такая реакция будто сняла напряжение внутри него, поскольку он сел прямо и задумчиво произнес:

— Какие у меня основания на вас рассчитывать? Бард, которого я и пальцем тронуть не могу, и кусок дрейфующего германского бревна. Или ты римлянин? Ни один из вас не обязан быть преданным мне, у вас нет семей, нет связей. Вы можете появляться и уезжать по своему усмотрению.

Мы знали, что в действительности все было не так, хотя теоретически в его словах присутствовала доля истины. На практике же он в любой момент мог приказать нас прикончить. Он знал, что барды и в Ольстере, и в замке Мейв уже принялись за сочинение баллад о нем. Он нарушил законы гостеприимства, и, хотя при желании можно было придумать какое-нибудь преступление и похуже, но все соглашались с тем, что такого еще никогда не случалось. Поэтому убийство малоизвестного барда никак не ухудшило бы его положения, а обо мне даже никто бы и не вспомнил. Исходя из этих соображений, мы чувствовали себя довольно неуверенно. Говорил Оуэн, и мне оставалось только надеяться, что он не будет перечить Конору, чего вообще-то от него вполне можно было ожидать.

— Мы вернулись, поскольку встретили в замке Мейв Фергуса МакРота и других.

Конор неспешно кивнул.

— Да. И что?

Я постарался выглядеть благожелательным, но так, чтобы при этом не казаться виноватым.

— Рассказ о том, что здесь случилось, показался нам… приукрашенным эмоциями из-за последних событий. Мы вернулись, чтобы узнать, что же произошло в действительности.

Это прозвучало вполне убедительно, и, я бы даже сказал, искренне. В сущности, говорить правду было особенностью ремесла Оуэна. Конор сделал рукой вялый жест. У него был такой вид, будто для него ничего не имело значения. Внезапно я ощутил злость, которую тщетно пытался подавить. Конор посмотрел на меня, и я понял, что он об этом знает. Он приподнял брови, приглашая меня говорить, и я решился произнести вслух мучившие меня вопросы.