— А ты? — спросил Кухулин.

— Я?

Он испытующе смотрел на меня.

— Ты с Конором?

Я пожал плечами.

— Я ведь нахожусь здесь.

Но разве я был человеком Конора? Нет. Но я был колесничим Кухулина.

Я видел многие армии на марше. Я видел, как неукротимый Семнадцатый легион отправлялся на войну со скифами. Я видел, как воины моего племени возвращались после того, как помогли Арминию уничтожить Вара и три его легиона. Я видел армии угрюмых иберийцев; еще ребенком я бежал рядом с толпами своевольных раскрашенных галлов из вспомогательных войск. В общем, я видел перемещения самых разных войск, и из всех мне запомнились две армии.

Лучше всего я помню то войско, в составе которого сражался мой отец. Вначале в нашей деревне собралась группа воинов. К группе из двадцати бойцов во главе с отцом почти сразу же присоединились еще несколько таких же групп и отдельные воины из близлежащих деревень. К концу дня отряд насчитывал примерно двести человек. На следующий день к ним продолжали присоединяться более мелкие группы, а потом они встретили еще один отряд примерно равный им по численности. Они знали, что такие же отряды собираются по всей стране. Как падающий дождь образует лужи, которые переполняются и выливаются ручейками, вырастающими в ручьи, а затем потоки соединяются в могучие реки, впадающие в моря, так и наши мужчины объединялись и продвигались к месту общего сбора. У них не было времени на формирование колонн и необходимости в приказах на марше. Если группа встречала препятствие, то разделялась и обходила его. Встретив на пути упавшее дерево, часть людей шла вправо, другие — влево, потом они снова объединялись. Таким образом армия кельтов двигалась по местности, не оставляя никаких следов своего прохождения, за исключением черных кругов от костров на лесных полянах.

Я также помню, как видел на марше армию Тиберия, направлявшуюся покорять некоторые из наших племен, — те, которые не приняли договор, заключенный остальными племенами. Это была карательная экспедиция, организованная для того, чтобы показать тем, кто не подчинился, что сопротивляться бессмысленно. Кроме того, те, кто покорился и через чьи земли проходили войска Рима, должны были убедиться в том, что они поступили правильно, подчинившись неизбежному. Римляне шли по стране, как изголодавшийся грабитель проходит по кладовой богатого хозяина, подчищая все, что имеет хоть какую-то ценность, и не заботясь о том, оставляют они следы своего присутствия или нет. Тиберий рассылал вперед разведчиков, выявляющих поселения, где было достаточно пищи, и затем соответствующим образом изменял маршрут. Кельтские глупости о том, что передвигаться следует так, как вода течет через лес, здесь были не в ходу. Любое препятствие на пути легионов подлежало уничтожению. Если это было невозможно, римляне прорубали путь сквозь препятствие или карабкались на него, или строили мосты и виадуки через него, показывая тем самым, что они его обнаружили, исследовали и, в конечном итоге, покорили. Направляясь куда бы то ни было, они оставляли за собой свидетельства своего пребывания. Преследуемая этим цель была проста. Продвигаясь достаточно быстро, они оставляли за собой дорогу, поддерживаемую специалистами в нормальном состоянии, строили и укрепляли базы снабжения, а также оставляли станции со сменными лошадьми. И, конечно, гарнизоны. Повсюду оставались гарнизоны, как узлы в паутине, так, чтобы на расстоянии прямой видимости при необходимости имелась поддержка. Больше всего они боялись засад и всегда вырубали лес по обе стороны дороги на расстоянии полета стрелы. Римляне чувствовали себя неуютно, двигаясь в тени деревьев. Они предпочитали уничтожить лес, чем рисковать перемещаться вблизи деревьев. Со времен Ромула, еще задолго до того, как самодовольный идиот Квинтилий Вар направил двадцать тысяч хваленых воинов Августа в огромный темный лес, где их полностью разгромили легковооруженные германцы, римляне всегда боялись сражаться не по своим правилам. После поражения Вара меры предосторожности были возведены в ранг религии. Армия римлян стала продвигаться по местности подобно огненной колеснице, прожигая перед собой путь с широкими просеками по сторонам.

Армия Мейв и Эйлилла была и похожа, и непохожа на все прочие армии. Мы поднялись на близлежащий холм и наблюдали за ней, находясь на расстоянии, не досягаемом для стрел. Мы знали, что Мейв не беспокоят наши наблюдения. Наоборот, она хотела, чтобы новость об их приближении распространилась как можно быстрее. По галльским понятиям ее армия считалась огромной, хотя армия Тиберия была значительно больше. Из рассказов Оуэна я знал, что здесь обычно армия формируется примерно так же, как собиралась армия моего отца, когда небольшие группы людей на ходу сливались в более крупные отряды. Однако Мейв, собрав всех вождей вместе во время Подсчета, не позволила кому-либо из них вернуться домой, чтобы лишний раз увидеть своих жен и детей. Таким образом, все войско выступило одновременно.

Его численность увеличилась за счет бойцов из Ленстера, присоединившихся к воинам Мейв частично потому, что издавна считали себя союзниками коннотцев, о чем большинство из них уже успели позабыть, но в основном из-за возможности получить часть добычи. Жители Коннота недолюбливали их и не доверяли им, но, несмотря на это, с их стороны глупо было бы отказываться от дармовой помощи. Кроме того, это были отборные могучие воины, закаленные в битвах, не боявшиеся никого и ничего, а война для них была таким же естественным состоянием, как дыхание. Их слава свирепых бойцов была так велика, что Эйлилл решил распределить этот отряд среди своих подразделений примерно равномерно. Кухулин с одобрением прокомментировал такое мудрое решение, несмотря на то, что это усложняло нашу задачу. Прежде всего, это помешало отряду из Ленстера получить статус элитного подразделения, укрепило решимость воинов Коннота сражаться вместе со своими союзниками, и, наконец, увеличило доверие между людьми из разных государств. Ходили слухи, что Мейв намеревалась создать для себя из воинов Ленстера нечто вроде преторианской гвардии, но Эйлилл решительно этому воспротивился. Одно дело, когда она время от времени запускала в свою постель молодого солдата с хорошей мускулатурой, и совсем другое — если бы она оказалась окруженной целой сворой потенциальных любовников, охраняющих ее спальню. По этой причине его позиция по данному вопросу была вполне понятна.

Когда вождь галлов призывал племена на войну, того, кто последним прибывал к месту сбора, хватали и казнили перед всей армией еще до начала военного похода. Это было и жертвоприношением, и заставляло всех действовать более расторопно. В данном случае в этом не было никакой необходимости, поскольку основная часть подданных боялись Мейв больше смерти.

И тут я в первый раз вспомнил о том, что Фердия был родом из Ленстера. Следовательно, он тоже находился где-то неподалеку от Мейв, связанный клятвой на верность своему вождю.

Пока мы следили за колонной, марширующей в направлении Ольстера, к нам подскакал всадник с флагом перемирия. Я был шокирован, узнав в нем самого Эйлилла. Мне трудно было представить себе, чтобы властелин Рима мог в одиночестве отправиться на встречу с тремя воинами той страны, на территорию которой он намеревался вторгнуться. Он приветствовал нас, как ни в чем не бывало, будто мы встретились для совместной охоты. Кухулин ответил ему тем же, но не сказал, кто он такой, поскольку не хотел, чтобы Эйлилл узнал его имя. Оуэн, сидя на лошади, поднял в приветствии руку, но тоже ничего не сказал. Я решил, что все они, должно быть, рехнулись, но решил подчиниться правилам, установленным большинством.