Швырнув трубку на заднее сиденье, я выехал на проспект ипоспешил в сторону Кольцевой дороги. Встретить в Москве черную кошкунеудивительно, намного реже попадаются бабы с пустыми ведрами, священников явидел на улицах столицы всего пару раз за всю жизнь. А вот трубочист! Да, яслышал, что столкновение с ним сулит несчастье, только скажите мне на милость,где эти специалисты? Я уже не мальчик и никогда не видел трубочистов, таксказать, живьем, нечего даже думать об идиотских выдумках.

Меня всегда интересовало, кто посещает огромные торговыедома ночью? Но сейчас в пустом зале площадью в несколько тысяч метров я былдалеко не один. От стеллажей зарябило в глазах. Десятки кастрюль, сотни чашек,тысячи кухонных принадлежностей, миллионы безделушек… Голова начала кружиться.Нет, мне никогда не понять женщин, обожающих бегать по лавкам, на мой взгляд,нет более утомительного занятия, чем покупка всякого ненужного барахла типа стосороковой статуэтки свиньи. Вон их сколько стоит, керамических поросят всех видови размеров.

Вспомнив, что дочь Юли говорила про посуду, я пошел сквозьстрой стеклянных, чугунных, эмалированных и стальных емкостей, предназначенныхдля приготовления пищи. В самом конце длинного ряда стоял стол, а за ним сиделахрупкая женщина, самозабвенно читавшая книгу. Продавщица была настолькоувлечена сюжетом, что, когда я спросил: «Простите, вы Юля?», она взвизгнула:

– Ой! Кто здесь!

– Вы Юля? – повторил я вопрос.

– Ну, в общем, да, – осторожно ответила продавщица, – ну инапугали же вы меня! Думала, собака подкралась! Меня в детстве укусила овчарка,так теперь я всех псов до одури боюсь!

Я тяжело вздохнул. Интересно, где она встречала говорящуюпсину, способную рявкнуть: «Вы Юля?»

Но я не стал ехидничать.

– Очень приятно, меня зовут Иван Павлович Подушкин.

Юля отложила книгу.

– И что? Кастрюли купить хотите?

Я развел руками.

– Вон те не советую, – Юля приступила к выполнениюпрофессиональных обязанностей, – дорогие, а бестолковые. Пойдемте, покажухорошие.

– Извините, но я не собираюсь заниматься утварью, –остановил я ее порыв.

Юля заморгала.

– Меня прислал Паша, – быстро сказал я.

– Какой? – совершенно искренне удивилась продавщица.

– Неужели не помните?

– Не-ет, – протянула Юля, – а… а… а, наверное, тот, что всубботу набор брал! Пришла его сковородка, только сегодня днем получили! Ужизвините, я знаю, что задержали заказ, только это не моя вина, на фирме…

– Юля, я приехал по поручению Павла Николаевича Бурцева. Выведь хорошо его знаете, – строго сказал я.

– Павла? – медленно повторила Юля. – Павла? Он же погиб!

– Нет, – отрезал я, – нет. И вы…

Но докончить фразу не успел. Юля странно всхлипнула, вытянуларуки вперед, шагнула вбок, наткнулась на стеллаж, забитый пластмассовымиизделиями, и обвалилась на пол. На нее хлынул дождь разноцветных емкостей изпластика. Я кинулся к Юле, отшвырнул миски, коробочки, крышки и понял, что онане притворяется, а на самом деле потеряла сознание. Слегка испугавшись, япопытался привести продавщицу в чувство, похлопал ее по щекам, расстегнул поясу брюк, подул на лицо. Наконец Юля открыла глаза.

– Где? – спросила она.

– Все нормально, – быстро ответил я, – вы на работе, простоупали.

Если честно, то я надеялся, что Юля забыла, по какой причинеона лишилась чувств, но продавщица внезапно вскрикнула:

– Где? Он где?

– Кто?

– Павел. Неужели жив? Господи, не может быть!

Я помог Юле встать, усадил ее на стул, а сам устроился натабурете, стоявшем рядом. Нет, ни одной актрисе в мире не сыграть столь ярко иубедительно, а если все же Юля притворяется, то театр потерял гениальнуюлицедейку, которой Сара Бернар и в подметки не годится.

– Павел, – бормотала Юля, – просто невероятно. Неужели из-затой ссоры он так поступил! Нет! Невозможно! Я чуть не умерла тогда.

Тяжело вздохнув, я вытащил удостоверение.

– Юлечка, бога ради, простите дурака!

– Вы кто? – прошептала женщина, снова серея.

Испугавшись, что она опять обвалится без чувств, я быстродобавил:

– Выслушайте меня.

– Да, – кивнула Юля, – хорошо.

Узнав, что я подозревал ее в нечестности, Юля воскликнула:

– Вы даже не представляете, что я пережила, услыхав окатастрофе. Мы ведь очень плохо расстались. Меня потом долго мучило, что якрикнула ему вслед: «Ну и пошел вон, надеюсь, мы больше никогда не увидимся!»Так и вышло! Не встретились!

Я кивнул. Некоторые слова никогда не следует произноситьвслух. Я в силу воспитания являюсь атеистом, как, наверное, подавляющее числолюдей, чье детство пришлось на годы советской власти. Сначала мы былиоктябрятами, потом пионерами, затем комсомольцами. Ни о каких религиозныхпраздниках не знали, поста не держали, Библии не читали. Кое-кто, правда,начинал задумываться о смысле жизни, доставал с огромным трудом работы, кпримеру, Флоренского, но я жил с незамутненным разумом, искренне считая, чторелигия – это «опиум для народа». И лишь в зрелые годы узнал, что коммунистыохотно цитировали первую часть бессмертного высказывания классика, целиком онозвучит так: «Религия – это опиум для народа, она облегчает ему его страдания».Согласитесь, эта фраза имеет совсем иной смысл.

Так вот, будучи атеистом не по убеждениям, а из-затеологической безграмотности, я верю в то, что нами руководит некто болееразумный, чем человек. Этому, скажем так, высшему существу свойственно незамечать глупые, мелкие просьбы людишек. Эдак и свихнуться можно, еслиежедневно слышишь: хочу денег, любви, счастья, здоровья. Поэтому некто простозанимается своими делами, но иногда вдруг его ушей достигает чья-то мольба,произнесенная с особой страстностью. И моментально происходит выполнениежелания. Одна беда, оно частенько оказывается сформулировано некорректно, ивершитель людских судеб преподносит вам большой и, как правило, неприятныйсюрприз.