– Ты говорила, что бывала здесь раньше, – произносит он.

– Да. Мой папочка все время приводил меня сюда.

– Твой папочка?

– Рубус.

Райкер парит над поместьем в прохладном утреннем воздухе. Далеко внизу орел видит, как по извилистой гравийной дорожке кто-то движется. Это девочка, толкающая инвалидное кресло.

Он внезапно падает метров на пять, пока снова не восстанавливает стабильное положение. Орел издает сердитый клекот. Его новой повелительнице надо научиться использовать его природную способность плавного движения; ее команды слишком резки и отрывисты.

В его мозгу возникает более спокойное побуждение к спиральному спуску для близкого наблюдения за людьми внизу. Райкер изгибает кончики крыльев и начинает неторопливое снижение.

Он садится на крепкую ветку большой магнолии и внимательно смотрит, как девочка останавливается у небольшого пруда. На темной зеркальной поверхности распустились водяные лилии, между их пышными пурпурными цветками с высокомерной неторопливостью скользят лебеди.

Торрейя очень терпелива с Жанте, каждые несколько минут она останавливается, чтобы дать ему возможность все увидеть своими новыми глазами. Ноги мальчика обернуты полупрозрачними мембранами, в которых заметны медленно пульсирующие вены, наполненные плазмой. Группа приглашенных ею медиков пришла к выводу, что имплантированным мышцам потребуется неделя для стабилизации; через месяц Жанте сможет попробовать ходить.

– Здесь так чудесно, – говорит он и преданно улыбается ей.

Торрейя подходит к берегу пруда, легкий ветерок играет ее волосами. Она обращает свой взгляд к городу. Крыши домов расплываются в жарком призрачном мареве. За ними девочка различает первые острова архипелага – зеленые точки, рассеянные по дрожащему горизонту.

– Да, – печально подтверждает она. – Из поместья открывается великолепный вид. Лавр всегда питал пристрастие к видам.

Они покидают озеро и переходят на влажный от росы луг, чтобы посмотреть, как из куколок появляются бабочки.

День смерти

2395 Обнаружен мир-колония тиратка.

2402 Тиратка вступают в Конфедерацию.

Сегодня Миран убьет ксеноса. Его уверенность, движимая подсознанием, обрела поистине непоколебимые очертания. Он знал, что это произойдет сегодня.

Он уже не спал, но продолжал слышать приносимые эфирным ветром завывания призраков, их горестные жалобы и направленные на него проклятия. Казалось, весь мир разделяет уверенность в приближении смерти.

Миран охотился на ксеноса уже два месяца. Сложная, смертельно опасная игра, где чередуются погони, отступления, маскировка, велась по всей долине. Ему пришлось изучить поведение ксеноса, его возможную реакцию на различные ситуации, предпочтительные тропы, выбираемые укрытия в трещинах скал, его стремление избегать крутых каменистых осыпей. Он стал его духовным двойником. Теперь ксенос принадлежал ему.

Чего бы Миран хотел больше всего, так это подкрасться вплотную к своей жертве и сжать шею голыми руками, чтобы ощутить, как жизнь покидает уродливое тело его мучителя. Но, кроме всего прочего, Миран был практичным человеком и твердил себе, что не стоит упрямиться. Если он сумеет подстрелить ксеноса из лазерной винтовки, этого будет вполне достаточно. Никаких колебаний, никаких сожалений.

Он проверил заряд винтовки и вышел из дома. «Дом» – слово вызвало горькую усмешку. Это больше не было домом. Простой трехкомнатный модуль, доставленный компанией «Джубарра Девелопмент», предназначенный для двух человек. Его самого и Кандис. Ее смех, ее голос звучали здесь, наполняя радостью и жизнью даже самый пасмурный день. Теперь он превратился в приемлемое убежище, сухое место, где можно обдумывать свою стратегию.

Этот день ничем не отличался от любого другого на Джубарре. Мрачные свинцово-серые облака низко летели по небу с востока на запад. Холодный туман вился вокруг лодыжек, покрывая траву и камни блестящей росой. Еще немного, и, как обычно, пойдет дождь.

Миран постоял над ее могилой, неглубокой ямой, заваленной высокой грудой крупных обломков местного известняка. На самой большой глыбе высечено ее имя. Креста не было. Истинный Бог не допустил бы ее смерти.

– Сегодня, – прошептал он. – Я обещаю. И все будет кончено.

Он снова видел ее. Бледное, покрытое испариной лицо на подушке. Мучительная печаль в глазах от сознания, что времени осталось совсем немного.

– Беги из этого мира, – сказала она, подчеркивая важность просьбы пожатием горячих пальцев. – Прошу, ради меня. Мы лишили жизни этот мир, теперь он принадлежит мертвым. Для живых здесь ничего не осталось: ни надежды, ни смысла. Не губи себя, не скорби о прошлом. Обещай это мне.

И ему пришлось сдержать слезы и поклясться уехать в другой мир ради другой жизни; потому что Кандис хотела это услышать, а он никогда ни в чем ей не отказывал. Но это были пустые слова: куда ему ехать без нее?

А потом он был вынужден беспомощно сидеть и смотреть, как ее сжигает лихорадка, слушать прерывающееся дыхание и следить, как разглаживаются напряженные черты ее лица. Смерть придала ей хрупкую красоту. Засыпая ее влажной землей, Миран чувствовал себя так, словно совершал кощунственное жертвоприношение.

После похорон он лежал на кровати и думал только о том, как бы быстрее с ней воссоединиться. Глубокой ночью он услышал шум: приглушенный стук камня по камню. Миран через силу поднялся. Стены комнаты зашатались перед глазами. Он понятия не имел, сколько так пролежал – может, несколько часов, а может, и дней. Выглянув за дверь, он поначалу ничего не увидел. Затем глаза привыкли к бледному свечению, пробивающемуся из-под сплошного одеяла туч. Над могилой навис сгусток еще более плотной тьмы, негромко скребущий по камням.

– Кандис? – завопил он, обезумев от ужаса.

В подсознании всплыли самые мрачные воображаемые ужасы: демоны, зомби, призраки и тролли, – отчего кости превратились в хрупкие сосульки.

Тень изогнулась от его крика, ее края расплылись туманными разводами, становясь нематериальными.

Миран завопил и бросился из дома к могиле, подгоняемый яростью и жаждой мести. Но, когда он добежал, призрак бесследно исчез. На мгновение Мирану показалось, что все это ему померещилось, но затем он заметил сдвинутые камни, а на неровно подсохшей грязи отпечаток нечеловеческой конечности. Задыхаясь от бега, он упал на колени и прикоснулся к известняку. Воображение рисовало тошнотворные картины надругательства ксеноса над Кандис, которые могли осуществиться, если бы чужак добрался до ее тела. Видения едва не погасили и