Но Джубарра теперь не могла предложить целей, достойных усилий. Убийство ксеноса не означало новых начинаний, не было символом успеха человечества. Персональное искупление и больше ничего. Освободившись от прошлого, можно было найти хоть какое-то будущее.

Миран остановился у могилы, заваленной высокой пирамидой камней для предотвращения попыток ксеноса проникнуть внутрь. Расстегнув пояс, положил на камни лазерную винтовку и запасной магазин – как приношение Кандис. Доказательство того, что он завершил дела в долине и может покинуть это место, как она и хотела.

– Я закончил, – произнес он, склонив голову. – Прости, что так задержался. Я должен был это сделать.

И вдруг его одолело сомнение: все ли закончено для нее? Не будет ли страдать от одиночества ее душа? Единственная человеческая сущность, обреченная остаться среди призраков, чью расу люди так безразлично истребили?

– Это не ее вина, – закричал он призракам ксеносов. – Мы ничего не знали. Мы не просили ни о чем подобном. Простите ее.

Но в глубине души продолжало гореть яркое пламя разделенной вины. Все это было совершено ради них.

Миран вернулся в дом. Дверь оставалась открытой, так что на композитных плитках пола образовалась лужица дождевой воды, а воздух стал холодным и влажным. Он прошлепал прямо по луже и отдернул занавес душевой ниши.

Лицо, смотревшее на него из зеркала над раковиной, за последние два месяца сильно изменилось. Оно похудело, по щекам пролегли длинные глубокие морщины. Выступающий вперед подбородок, небритый несколько дней, зарос колючей щетиной. Из-за потемневшей кожи казалось, что глаза ввалились. Жалкий вид. Миран вздохнул, сетуя, что позволил себе так опуститься. Кандис пришла бы в негодование, увидев его таким. Он решил помыться, сбрить щетину и поискать чистую одежду. А завтра он отправится в поселок экологов. Через шесть недель ожидается корабль, который заберет их с этой планеты. Короткая и печальная история человеческой интервенции закончится. Давно пора.

Он плеснул в лицо теплой водой, пытаясь размочить въевшуюся грязь. Это занятие так его увлекло, что сознание не отреагировало на царапанье снаружи, приняв его за элемент постоянных звуков: шелест кустов под порывами ветра, скрип двери, далекое журчанье речной воды.

Стук в гостиной раздался так неожиданно, что мышцы оцепенели от испуга. Лицо в зеркале побелело.

Это какой-то другой ксенос. Но Миран не ощутил его приближения, никакие беспорядочные мысли не просочились в его мозг. Пальцы сжали край раковины в попытке унять дрожь. Ксенос не мог причинить ему особого вреда, его клешни способны оставить глубокие царапины, но и только. А бегает Миран быстрее. Он сумел бы добежать до оставленной на могиле винтовки раньше, чем ксенос выберется из дома.

Миран рывком отдернул занавес душевой – в гостиной пусто. Вместо того чтобы ринуться за оружием, он осторожно вышел из ниши. Неужели ксенос перебрался в спальню? Дверь была немного приоткрыта. Ему померещилось, что из спальни доносится какой-то шорох. А потом он заметил источник стука.

Одна из композитных плит пола приподнялась наподобие крышки. Под ней темнела впадина. А этого быть не могло. Дом собирался на ровном участке земли.

Миран нагнулся. Плитка закрывала квадратный метр поверхности. И кто-то выгреб из-под нее плотно утрамбованную землю, так что образовалось пустое пространство. Дно впадины покрывали какие-то осколки, похожие на фрагменты разбитой посуды.

Ксенос. Миран инстинктивно понял, что это он вырыл яму. Поднял осколок. Одна его сторона оказалась сухой и гладкой, на другой осталась прозрачная слизь. Осколок был изогнутым. Яйцо.

Мозг вспыхнул яростью. Ксенос отложил яйцо в доме Мирана. Перехитрил его, выбрав единственное место, где тот не стал бы искать, даже не заподозрил бы такого вероломства. И ксеносский ублюдок вывелся в доме, предназначенном для потомства самого Мирана.

Он распахнул дверь спальни. Там в кровати его поджидала нагая улыбающаяся Кандис. Мир вихрем закружился вокруг Мирана. Ноги так ослабели, что ему пришлось вцепиться руками в косяки.

Она была очень далеко от него.

– Кандис, – прохрипел он.

Сама комната почему-то не имела значения. Она исказилась, выросла до гигантских размеров. А Кандис, его любимая Кандис, была слишком маленькой. Перед глазами все поплыло, но вскоре зрение восстановилось. Рост Кандис действительно не превышал метра.

– Люби меня, – сказала девушка.

Ее голос стал высоким и пронзительным, словно мышиный писк.

И все же это была она. Миран пристально вглядывался в безупречно воспроизведенные черты ее тела, которое так хорошо помнил. Ее длинные ноги, крепкий плоский живот, конические холмики грудей, широкие плечи, излишне мускулистые после нескольких месяцев работы в полях.

– Люби меня.

Ее лицо. Кандис никогда не была красавицей, но он всегда ею восхищался. Выступающие скулы, округлый подбородок, продолговатые глаза. Все такое хрупкое, словно китайский фарфор. Ее мягкая улыбка, обращенная только к нему. Незабываемая.

– Люби меня.

Ксенос. Зародыш, созревший у него под полом. Присвоивший его сны, впитавший их. Раскрывший его всепоглощающую любовь.

– Люби меня.

Первый ксенос, родившийся после встречи с человечеством, – он инстинктивно придал себе форму, дающую наибольший шанс выживания в изменившемся мире.

Тонкие руки взметнулись навстречу Мирану. Под натянувшейся кремово-белой кожей проявилась безупречно человеческая грудная клетка.

Миран испустил страдальческий стон.

– Люби меня.

Он мог бы. Увы, да. И в этом заключалась мучительная истина. Он мог бы любить это существо. Даже бледная чужеродная копия лучше, чем жизнь без Кандис. Она подрастет. И во мраке подавляющего одиночества будет ждать его возвращения.

– Люби меня.

У Мирана не хватало сил противиться. Если существо вырастет, он заключит его в объятия и станет его любовником. Снова ее любовником. Если она вырастет.

Он запустил руки под край кровати и напряг все свои силы. Кровать, матрас и все остальное свалилось на пол. Ксенос с визгом опрокинулся вместе с постелью.

– Люби меня! – отчаянно пискнул он.

И, извиваясь, пополз к Мирану. Ноги яростно брыкались, запутавшись в одеяле. Лицо умоляюще сморщилось.

Миран протиснулся между большим комодом и стеной и ухватился за задние ножки шкафчика. Он не один вечер вытесывал его из местной древесины. Комод получился грубоватым, но прочным и очень тяжелым.

– Люби меня! – Крик сменился