И вдруг глаза Тверда сыграли с ним странную штуку.

Они вдруг словно приблизили сховавшуюся вражину. Да так, что стало казаться, будто находится он на расстоянии пяти шагов, а не хрен знает на каком отдалении. На кисти его руки, сжимавшей самострел, передней части серого шлема и плече загорелись красные точки, будто бы услужливо указывающие на места, которые можно было поражать сей же миг.

– Что за хренотень тут творится? – ошалело вопросил сам себя Тверд, мало что понимая в происходящем. – Это что, шлем, что ли?

Но когда тать вынырнул из-за укрытия, выцеливая его своим короткомордым самострелом, шуйца вдруг дернулась, сводя красную точку тянущегося из автомата луча с одной из тех, что высветил до этого шибко умный вражий шелом. На голове стрелка. И прежде чем тот успел выпусить в Тверда свой гостинец, раздался хлопок – и голова его, дернувшись назад, вмиг увлекла за собой рухнувшее навничь тело.

Картинка тут же словно бы отъехала назад, вернувшись в привычные Твердову взгляду пределы.

– Что происходит? – раздался в шлеме озадаченный голос.

– Похоже, шестого сняли, – через какое-то время тишины, если можно ею назвать постоянный треск и шипение, на удивление спокойно констатировал другой голос. – Возвращайтесь назад и уберите этот хвост. Я беру на себя первого. И отключите связь! Эта падаль, раз уж на ней наш шлем, отлично нас слышит.

Щелчок – и звучащие в голове Тверда голоса покинули его.

«Возвращайтесь, – недовольно прогудел он, осторожно продвигаясь вглубь двора и ожидая нападения в любой миг, с любой стороны. – То есть этих уродов будет несколько. Твою же ж медь! Вот уж спасибо за внимание, но не стоило так беспокоиться».

Вход в поруб должен был располагаться либо за тяжелой, окованной массивными железными полосами дверью, что вела в недра задней части терема, либо в пристройке, что уродовала двор своей неуклюжей приземистостью и темными от сырости широкими бревнами чуть леворуч. Оба места выглядели одинаково уныло, и, что куда важнее, и там, и там на земле валялись тела убитых стражников в дорогой, новгородской работы броне.

Поразмыслив совсем немного, он выбрал пристройку. Осторожно шагнул к ней, отворил стволом самострела чуть скрипнувшую дверь, чуть вгляделся в царивший внутри полумрак – и ступил внутрь.

Это его и спасло.

Потому как настоящий вход в поруб, а не склад изломанного и годного только на перековку оружия, куда его занесло, находился за другой дверью.

И именно из нее тотчас выметнулся во двор молчаливый отряд вооруженных автоматами воев, разминувшихся с Твердом на какую-то пару секунд.

Разговорчивый шлем как заткнулся, так и не ронял ни единого звука. Зато его удивительная глазастость никуда не делась. Изображение вновь увеличилось, создавая ощущение, будто Тверд не стоял вовсе на месте, а воспарил, мгновенно метнувшись в сторону возникшей опасности. И многочисленная опасность эта снова расцветилась круглыми красными пятнами. Стрелки мигом рассыпались, выставив в разные стороны стволы. Замеревшего за приоткрытой дверью оружейной Тверда они не заметили. Поначалу. А затем тот норд, что ткнул свой автомат в его сторону, вдруг вскинул оружие.

Выстрелить не успел.

Едва красный луч коснулся красной мишени, светившейся в стеклянной прорези шлема, палец дернул спусковой крючок. Хлопок, мягкий удар приклада в плечо – и норд молча рухнул обратно в распахнутую дверь, выронив тут же отлетевший в сторону самострел.

Следующие мишени будто сами ныряли в прицел.

Еще трое автоматчиков, попавших в перекрестье целеуказателя в шлеме и красного луча, один за другим покатились по двору, громыхая облаченными в железо безжизненными телами.

Кто подсказал ему сделать следующее движение – рука, шлем или все-таки собственное воинское умение – поди разберись. Но едва уложив следующего хирдмана Хёгни, Тверд мигом метнулся за укрытие стены. Проводил его оглушительный грохот, огласивший внутренний двор гидльдийских Палат. Дверь, за которой хоронился он до сих пор, превратилась в большое расщепленное решето. Пули ощутимо застучали и по стене, но толстые бревна взяли весь удар на себя.

– У него снайперский шлем! – послышался снаружи выкрик одного из нордов.

– То-то он двоих уже положил.

– Граната!

Что означало последнее слово, Тверд не знал. Впрочем, не нужно было долго шевелить мозгами, дабы уяснить – чего хорошего можно ждать от обложившего тебя врага?

Снова раздался дробный перестук выстрелов, и измочаленная дверь опять содрогнулась от принятых на себя смертельных подарков. Тверд невольно отодвинулся от нее еще дальше, инстинктивно прикрывая голову руками с зажатым в них оружием. И в следующее мгновение что-то тяжело стукнуло о деревянный пол, грузно покатившись по нему от двери.

– Что за… – только и успел произнести Тверд, непонимающе глядя на небольшой металлический брусок, меньше кулака размером, что забросили в дверь норды.

В следующий миг бахнуло так, что его отшвырнуло к стене. В глазах потемнело, и последней запоздалой мыслью было горькое: «Да что ж я в последнее время все битвы заканчиваю одинаково – валяясь и умирая»…

– Да готов, снайпер сраный.

Боль. Все тело будто вывернули наизнанку. И шум в голове. Такой, что нельзя было понять – то ли от него так кряхтит и шипит в ушах, то ли снова включились голоса в изрядно вмявшемся в голову шлеме.

– А крови что-то не видать.

– Ну, так натечет еще. Пока, должно быть, в доспех стекает. Вон его как расплющило.

Шипение в ушах. Приглушенные голоса. Рвущая боль.

– Где расплющило? Ты видишь хоть одну пробоину?

Он почувствовал, как над ним кто-то склонился. Глаза открывать не стал. Из предосторожности. Да и не очень-то хотелось. Железный щелчок – открылся шлем. Хорошо хоть, того, кто нагнулся, а не его. Тяжелое дыхание.

– Да какого одноглазого ты всматриваешься в этот труп? – третий голос. Командный и очень недовольный. – Поцелуй его еще! Сомневаешься, что мертв, так пулю всади.

Как бы Тверд сейчас ни умирал, торопить этот процесс не собирался. Шевельнул пальцами. Оказалось – пустыми. Видать, самострел с красным лучом прицела отлетел куда-то в сторону, а выяснять, куда именно, возможности не было.

Зато оставался другой. Короткий. В специально пристегнутом к ноге чехле, который Прок называл чудно. Кажется, как змею. Коброй, что ли…

Тверд терпеливо, стараясь никак не выдать того, что пришел в себя, ждал. Ждал, когда этот нордский урод разожмет защелки и стянет с его головы измятый шлем, дергая и теребя разламывающуюся от боли башку так, словно не выстрелить в нее собирался, а оторвать. И как только голова ощутила легкость, а лицо – приятно мазнувшую по нему прохладу, он разлепил веки и глянул прямо в удивленные глаза поганца. У того было какое-то по-бабьи ухоженное лицо, совсем не как у настоящего викинга, и аккуратно постриженная бородка.