Она отвернулась, показывая, что вот сейчас возьмет и уйдет.

— Ираида Львовна, постойте! — взмолился Ванзаров, что получилось у него чрезвычайно искренно. Дама милостиво позволила себя уговорить, явив сияющее лицо. Или солнце стало таким ослепительным.

— Ну, чего вам еще, негодный?

— Хочу предложить вам сделку.

— Сделку? Мне?! Да вы с ума сошли, — она чуть было не замахнулась зонтиком.

Ванзарова это не остановило.

— Сообщу вам нечто столь важное для вас, что может изменить вашу жизнь. Бесценный дар всего лишь в обмен за пустяковую информацию. Слухи и сплетни.

— Вы это серьезно?

— Сыскная полиция шутить не умеет.

— И что же это такое? — спросила заинтригованная дама. Как просто все-таки даму заинтриговать.

— Если скажу, вы меня обманете, — ответил Ванзаров. — А другого козыря нет.

— Ах вы, умник, — Мамаева улыбнулась, польщенная острым комплиментом. — Раскусили меня?

— Ни в коем случае! Чистая предосторожность.

— А если обманете сами?

— Даю вам слово.

Было это сказано столь просто, что не поверить ему было выше человеческих сил. А тем более — женских. Ус вороненого отлива был тому гарантией.

— Ну, так и быть… — сказала она. — Только учтите: я вас не простила за… за все.

— Не смею надеяться…

— Хватит церемоний, давайте скорее, говорите, что желаете.

— Чрезвычайно хочу знать о барышне Агнии Вольцевой и о мадам Горжевской все, чего не знает полиция, а знают только добрые соседи… Все самое гадкое, грязное и непристойное из обыденной жизни.

Мамаева и бровью не повела, невинность оскорбленную строить из себя не стала.

— Эта тихоня Агния была любовницей господина Горжевского, — сказала она с победной улыбкой. — Роман их все видели. Вам любой подтвердит. Слепа была только эта дура Горжевская. Настолько слепа, что вдовье облачение надела, а вот Агнии от дома не отказала! Только представьте: быть такой безмозглой женщиной. Горжевскую, конечно, жалко, такая трагедия, так перенервничала, что руки волдырями пошли, перчатки черные не снимает. Но ведь и она святоша только с виду. К ней мужчина ходит, любовник! Пробирается через сад, я случайно видела.

— Что за любовник? Кто такой?

— Не знаю и знать не хочу! Как это похоже на наших милых горожан: снаружи благопристойность, а за шторами мерзость творится. Гейнц свою падчерицу публично мучил — и ничего. Как же я ненавижу их, так бы и передушила собственными руками. Я честнее их всех. Ну как, понравилась тайна?

— Благодарю вас, — сказал он. — Чудесная история.

— Теперь ваш черед, выкладывайте, — потребовала Мамаева. — И не вздумайте меня провести.

— В мыслях нет… У меня для вас новость. Дама, которая отбила у вас влиятельное лицо, о котором мы не будем упоминать вслух, больше никогда не сможет быть помехой вашему счастью.

Прекрасные глаза зажглись нестерпимым интересом. Или опять солнце играет.

— Ее из театра выгнали?! Погнали со сцены?! Ритуал подействовал?!

— Она умерла… Теперь все зависит от вас.

Кружевной зонтик с треском сложился, Мамаева рванулась вперед и влепила в губы Ванзарова поцелуй. Крепкий и сочный, как перезрелый персик. Она побежала домой, не оглядываясь и не интересуясь, плетется ли за ней худосочный тип.

Вкус ее губ еще теплился. Ванзаров стер его платком.

На крыльце своего дома стояла Агния и смотрела на него, не шевелясь. Ванзаров сделал движение к ней. Большего не успел. Агния так стремительно побежала прочь, что догонять было глупо. И уже совершенно не нужно. Он еще подумал заглянуть к Горжевской, но отказался от этой затеи.

Минут через десять он уже стоял в почтово-телеграфной конторе Павловска. Начальник конторы, господин Оберг, поначалу отказывался допускать к телефонному аппарату неизвестного господина, зашедшего с улицы. Пришлось показать зеленую книжечку Департамента полиции. Оберг тут же сменил гнев на любезность.

Ванзаров назвал барышне на коммутаторе номер сыскной полиции, но телефонирование не удалось: никто не подошел. Неужели никого в приемном отделении нет? Тогда он назвал номер лаборатории Лебедева. Но и Аполлон Григорьевич пребывал вне храма криминалистики. Ничего не оставалось, как дать отбой. Ванзаров взял телеграфный бланк, написал несколько строчек и протянул Обергу, который исполнял обязанности телеграфиста. Начальник телеграфной конторы прочитал текст, бубня под нос, покачал головой, словно ошибся, и перечел. Выходила опять ерунда.

— Желаете отправить сей текст? — спросил он. — Никакой ошибки?

— Ошибки быть не может, — ответил Ванзаров. — Отправьте как можно скорее.

Оберг не мог смириться.

— Такую телеграмму в Департамент полиции?

— Обычная телеграмма. Что в ней такого?

— Ну, вам виднее…

Начальник конторы посчитал буквы, назвал цену за передачу и отправился отбивать. Ванзаров подождал, пока он отстучал на ключе, попросил вернуть бланк и взял слово чиновника, что об этом сообщении он не расскажет никому, даже супруге. Чем привел исполнительного Оберга в окончательное изумление. Не каждый день на телеграф приходили столь эксцентричные господа. Да еще из полиции. По чести говоря: никогда еще в истории павловского телеграфа не приходили.

Оставалось последнее дело, которое надо было сделать: Ванзаров пришел на могилу Горжевского. Со вчерашнего дня здесь ничего не изменилось. Букеты и горшочки были на месте. Тихо и мирно. Щебечут птички. Покой под ярким солнцем. Только комарье проснулось. Одного Ванзаров раздавил на щеке, от другого отмахнулся. Но все без толку. Рой так и вился, настырно жужжа.

По дорожке, засыпанной кирпичной крошкой, кто-то шел. Ванзаров оглянулся. Старичок, худощавый и согнутый, прижимал к груди скромный букетик полевых цветов. Он слепо щурился и озирался по сторонам. А когда подошел к Ванзарову, глянул, приложив ладонь козырьком.

— Прошу покорно извинить за беспокойство, — проговорил он тихим голосом. — Не знаете, где здесь могила генерала Иволгина?

Ванзаров имел полезное свойство запоминать детали. Как раз такую фамилию он приметил, проходя по кладбищу первый раз. Он повернулся, чтобы точно указать направление. И тут комарик укусил в шею. Сыщик хотел прихлопнуть вредное насекомое, замахнулся, но рука почему-то не смогла поднять ладонь.

Обнаружилось, что руки у него вовсе нет.

В полдень терпение Сыровяткина лопнуло мыльным пузырем. Ждать он больше не мог. Объяснение было одно: что-то такое случилось в столице, что задержало Ванзарова. Хотя что может быть важнее, чем расследовать убийства в Павловске! Полицмейстер уже выучил его манеру держать слово. Такое грубое нарушение клятвы появиться «как можно раньше», наверняка с первым поездом, казалось ему чрезвычайно странным. Если не сказать тревожным. Сыровяткин и сам не мог объяснить, отчего вдруг забеспокоился. Кажется, не близкий человек, наоборот: гоняет его почем зря. А вот вдруг как-то стало не по себе. Как будто что-то пошло совсем не так, как должно было. Как будто возникло нехорошее обстоятельство, которое сломает все, что было сделано Ванзаровым.