Сыровяткин гнал от себя дурные мысли и предчувствия, но они только разрастались, завладевая его душой. Хуже всего — непонятно, что предпринять в этой ситуации. Телефонировать в Управление сыска? Там, чего доброго, посоветуют не лезть не в свое дело. И будут правы. Обратиться к Лебедеву? Еще глупее. Великий криминалист не нянька и не пастух чиновнику сыска. Наверняка только пустые беспокойства.

Сколько ни уговаривал себя полицмейстер, сколько ни приводил разумных доводов, неразумная интуиция тихонько бубнила одно: «Ой, что-то стряслось!» И от этого зудежа, хуже комариного, некуда было деться. Наконец он не вытерпел и вышел в приемное отделение. С поста как раз вернулся городовой, что дежурил с утра у вокзала. Аккуратно расспросив, не был ли замечен Ванзаров, Сыровяткин убедился, что из постовых его никто не видел. Они б его заприметили, чиновник полиции пользовался у городовых необъяснимым авторитетом. И когда только успел? Сыровяткин даже капельку ревновал. Самую капельку.

Чтобы отвлечься от нехороших волнений, он подозвал старшего городового.

— Слушай, Никитин, ты когда последний раз нищих забирал?

Вопрос оказался непростым. Городовой задумался.

— Так ведь, это, вашбродь, что-то не попадаются… Вам же рапорты кладутся за неделю. Сами изволили видеть.

— Да что рапорты! — отмахнулся Сыровяткин, который давно уже складывал скучные бумажки в общую папку, не заглядывая. — Ты мне начистоту скажи: нищие имеются?

— Никак нет… — ответил старший городовой так, как будто лично провинился.

— А куда делись?

— Не могу знать, вашбродь…

— Извели их, что ли?

— Так ведь не особо усилия прилагались. Сами изволите знать.

— Да знаю, знаю, — Сыровяткин непонятно от чего пришел в раздражение. — Вот так взяли и испарились?

— Так точно…

— И давно нам такое счастье привалило?

— Да уж как с год, почитай…

— Ладно, свободен…

Старший городовой маленько козырнул и отошел к своим. А Сыровяткину не осталось ничего другого, как лично пойти на поиски. Может, найдется где-нибудь потерявшийся? Оставив строгие распоряжения на предмет, если Ванзаров объявится или пришлет сообщение, полицмейстер вышел в любимый город, который и ему теперь стал казаться немного странным.

…Примерно в этот же час в свой кабинет-лабораторию в Департаменте полиции вернулся Лебедев. Настроение у него было хуже некуда. Вызванный на утреннее происшествие криминалист пришел в бешенство от непроходимой глупости пристава второго участка Нарвской части, который истоптал сапогами место преступления, а потом еще удивлялся: отчего это полицейская собака быстро взяла след, но посмела на него тявкать? Аполлон Григорьевич давно понял, что в полиции соотношение идиотов и нормальных людей примерно как соотношение золота к железной руде в недрах нашей планеты. Что касается человеческих брильянтов, то он знал лишь одного. Потому и прощал ему сверх меры. Но иногда опыт не успевал осадить взрывной характер. И тогда Лебедев давал себе полную волю.

Приставу повезло, что рядом не было реки Мойки, в которую он мог угодить одним броском мощной руки Лебедева, но головомойку он получил такую, что надолго запомнит. Лебедев не стеснялся в выражениях при подчиненных пристава и довел его до такой степени пунцовости лица, что тому грозило лопнуть спелым помидором. Немного выпустив пар, Аполлон Григорьевич скатился в самый низ эмоциональной шкалы, превратившись в законченного пессимиста. Что должно было пройти после первой сигарки. Пока же он отшвырнул со стола стопку исписанных листков и уселся с глубоко мрачным видом, подперев подбородок кулаком. Лучшего натурщика для статуи «Мрачная печаль» найти невозможно.

Постучав и не получив ответа, в кабинет заглянул дежурный чиновник, чтобы подать телеграмму. Не сказав доброго слова, Лебедев разорвал запечатанный край, пробежал глазами и обронил крепкое словцо. От которого чиновник скромно потупился.

— Когда пришла?

— Получена в десять часов пять минут, — ответил чиновник. — Павловский телеграф.

— Больше ничего?

— Именно так. Более никаких сообщений не получали.

Взмахом руки Лебедев отправил вон чиновника, и так не желавшего оставаться тут лишние мгновения. Когда дверь за ним вежливо затворилась, Аполлон Григорьевич тягостно вздохнул, глубоко затянулся сигаркой и выпустил облако дыма.

— А ему все шуточки! — с обидой проговорил он.

Ванзаров видел перед собой траву и землю. Травинка упиралась в ноздрю, но он этого не чувствовал.

Он стал искать части своего тела, но их не было. Как будто их не было никогда. Он даже не знал, как можно двигаться. Все видел и слышал. Был живой. Только без тела.

Мимо торопливо пробежал муравей. Из комьев земли лезли травинки. Рядом что-то двигали тяжелое. Ванзаров услышал глухой деревянный стук.

— Вам сделан подарок, — сказал чей-то голос у него над затылком.

Голос не был мужским или женским. Просто звук. Доходил из ватного далека. Ванзаров знал, что голос был рядом, но слышал как из трубы. Он не мог ответить: подбородок упирался в землю, и открывать рот Ванзаров как будто разучился.

— Расслабленность скоро пройдет.

Ванзаров верил, что это случится. Таким беспомощным он не был с самого рождения. С ним можно было делать все что угодно. Это Ванзарову очень не нравилось.

— Когда снова ощутите свои мышцы, вы узнаете, какой сюрприз вам приготовлен.

Ванзаров знал, что за сюрприз его ждет. Это будет интересный опыт, о котором стоит рассказать Лебедеву. Ему понравится. С научной точки зрения.

— Этот подарок дорого стоит.

Быть может, это слишком щедрый подарок. От такого разумно отказаться. Хотя что теперь говорить о разумности. Разум дело наживное. А вот тело терять не хочется.

— Некоторая путаность в мыслях тоже пройдет. Останется только приятное бесчувствие.

Голос был однообразен. Его не узнать. Не запомнить. Даже интонацию не повторить. Как будто выдуманный.

— Что ж, нам пора. Приятных видений.

Ванзаров хотел сказать, что ему надо задать несколько важных вопросов. Но его не стали слушать. Разве можно слушать того, кто не может говорить.

На мгновение мелькнуло изумительно голубое, чистое, вымытое, прозрачное, высокое лазоревое небо. Между Ванзаровым и небом промелькнул неясный силуэт. У него перед глазами все, что было, медленно перевернулось. Он еще слышал звуки над собой, но не мог узнать их. И наступила темнота. Полная и безграничная.

Всё.

Сколько прошло времени?