это плату. В виде признания своих заслуг. Изо всех сил женщина воспитывала в ребенке комплекс вины. «Я для тебя отдала всё, я кормила, поила, одевала, а ты?» — знакомо? Кочи слышал это постоянно. «Ты бы умер сто раз, если бы я не отмолила тебя у Волосатого Человека! Своё счастье ему в заклад отдала!», «Я ничего не ем, чтобы ты был сыт, а ты не кушаешь кашку!», «Ночей несплю, о тебе беспокоюсь, а ты к той прошмандовке ночами лазаешь!» и так далее.

Когда сын поступал по воле матери — это и было для нее наградой. А вот когда не слушался — этого она терпеть не могла. И изображала (или испытывала) страдания, чтобы ребенку было стыдно. Чтобы ему было плохо. «Ты убиваешь свою мать!» — вот что слышал Кочи, когда поступал по своей воле. Подобное подавление личности может привести к самым разным психозам. Поскольку темперамент у Кочи был явно холеричный, давление матери привело к непрерывному внутреннему конфликту: я ненавижу мать — мне нельзя ее ненавидеть. Даже когда старуха померла, конфликт остался. Даже усугубился: я ее убивал, убивал — и убил. В дальнейшем свое отношение к матери вождь стал перекладывать на жен. Едва те начинали пытаться помыкать им — он слетал с катушек и изводил их всеми возможными способами. Убивал своим поведением.

Наверное, впервые жизни Кочи изливал мне душу, я же, чтобы оправдать доверие, максимально откровенничал с ним. Рассказал, как измываются надо мной дядюшки, как убили мою любимую.

— Это ведь не только для меня боль, — делился я наболевшим. — Они ведь всему нашему народу вредят. Ради своих личных желаний растаскивают всё на части, лишают нас силы. Связывают меня по рукам и ногам!..

Плакался без задней мысли, но последние слова очень сильно тронули Кочи. Он-то, оказывается, в душе был «державником». Только не знал, куда приложить свои мечты о величии Четлана. А тут я. И он сам предложил помощь. Сначала я удивился, а потом понял: тяжело жить в мире, в котором ты ненавидишь всех. После сеанса терапии, мы как бы стали друг другу своими. Старик-вождь узнал, как это приятно: довериться кому-то, открыть себя, не боясь быть осужденным. Как здорово обрести настоящую цель. И не хотел этого терять.

Мы обсудили план действий, и с того же дня Кочи удвоил-утроил нападки на Недоноска — в лицо и за глаза. Мешал мое имя с грязью, забыв обо всех приличиях! Поэтому неудивительно, что дядья-заговорщики первым делом обратились к нему. И Кочи радостно согласился. Брызжа слюной от ненависти ко мне, он во всем соглашался с Хозяином и Толстяком, обещал любую помощь!.. А потом сливал всю информацию мне.

…Я стоял перед ними уставший и даже не мог испытывать радость от победы. Адреналиновый выплеск закончился, хотелось просто лечь и забыть обо всем. Но еще нельзя. По крайней мере, один вопрос я должен прояснить немедленно.

— Судить вас буду завтра. Но сейчас скажите мне: кто убил Соловушку?

Глава 27

Лягушонка в коробчонке

— Кто?!

Заговорщики молчали. Я подошел к Похаки, утратившему всё человеческое достоинство, и нацелился на него обсидиановым клювом своей «кирки», с которого капала кровь. Прямо промеж глаз.

— Кто? — спросил тихо, но с плохо скрытым бешенством.

— Мохечеката! — закричал вождь, закрыв глаза.

Я опешил. Почему-то на Глинистого Толстяка я и не думал.

— Сам? — переспросил недоверчиво.

— Да-да! — выкрикнул отчаянно Похаки. — Он сам рассказывал…

Забыв о трусливом вожде, я повернулся к родичу. Толстяк съежился под моим взглядом, но молчал. Даже оправдываться не пытался. Удивительно, что это рыхлое ничтожество решилось на такое. Скорее уж, Куакали…

Паузу прервал Вапачиро. Осознав, кто виновник, наемник стремительно подскочил к Мохечекате, схватил за вымазанные красной глиной волосы и одним движением бросил на колени передо мной. Лицо южанина утратило каменную бесстрастность. Глаза его горели адским огнем. Пристально глядя на меня, он прорычал одно слово:

— Месть!

Я нерешительно замер. Толстяк елозил по полу, колыхаясь рыхлым телом, но Серый держал его мертвой хваткой. Вот так взять и убить? Живого человека?!

Конечно, я сам только что убил. Но в бою, защищая себя. У меня даже мига не было на то, чтобы подумать, порефлексировать, пострадать. Убей или сдохни! Но сейчас… Прирезать беззащитного человека!

«Да, именно так! Прирезать! Выбрось нахрен мягкотелость, которую притащил из своего комфортного будущего! Здесь вам не там! Убей эту жирную тварь, которая своими сальными руками задушила твою любимую! Прирежь, чтобы любой сто раз подумал, прежде чем решился причинить зло близким тебе людям! Прирежь, как свинью!».

Я вынул нож. Сделал шаг. И полосанул по обнаженному горлу. Молча. Без речей и обвинений. И отвернулся от убитого раньше, чем тело рухнуло на глиняный пол.

— Этих, — указал на остальных заговорщиков. — Связать ипоместить под охрану. Излучинцев тоже связать и поместить. У нас вообще есть место для пленников?

— Нет, — пожал плечами Глыба.

— Надо будет завести. Ннака! — горец быстро подскочил ко мне. — Бегом на кухню! Быстро вскипятите два горшка с чистой водой…

— Чевой? — не понял оцколи.

— Повторять не буду! Два горшка воды вскипятить! Очень быстро! В одном прокипяти чистую ткань. Нарежь ее длинными полосами, вот такими, — показал ширину пальцами. Всё принесешь в комнату для переговоров. Бегом!

В комнате для переговоров будет мой «штаб». Ибо всё еще только начинается. Я обернулся к генералу Глыбе.

— Пока пусть никто не выходит из зала. Поставь охрану у выхода. Всем хранить молчание.

Мы прошли в штаб: я, Глыба, Вапачиро и Кочи. Все сверлили мою спину и не могли поверить, что перед ними идет тот самый трусливый, безвольный слабоумный Недоносок. Да, каждый из них знал обо мне чуть больше остальных жителей Крыла. Но никому я не показывал своего истинного лица. Теперь же всё изменилось: маски сорваны, враги обезглавлены. И настало время изо всех сил ковать горячее железо! Чем разительнее будут во мне перемены, тем лучше. Друзья возликуют, враги — обделаются от страха.

Миру явился новый владыка. Не Недоносок, а Хуакумитла! Сухая Рука. Сухая Рука указала на Носача — и тот лежит мертвым в луже крови. Так пусть же теперь смеявшиеся над увечным владыкой подавятся своим смехом.

— Нужно захватить излучинцев, оставшихся у лодок на берегу, — обрисовал я задачу «штабистам».

— Их там двенадцать человек, — пробормотал Глыба, потирая гладкий подбородок. — Мои люди могут справиться.

— Всё не так просто. Мы должны не допустить, чтобы даже один из них смог удрать домой! И хорошо бы взять их