— Что-то не так? — Лев Борисович задал вопроси принялся меня рассматривать.

— Я пытаюсь понять.

— Что именно?

— Сидит ли кто-нибудь у нас на хвосте. Мужчинаобратился к своему водителю и немного насмешливо спросил:

— Гарик, у нас никто на хвосте не сидит?

— Только наша машина с охраной, — улыбнулсяон.

— А ты внимательно посмотри и передай ребятампо рации: пусть они тоже понаблюдают.

После непродолжительного молчания водительпосмотрел в зеркало заднего вида и достаточно серьезно сказал:

— Лев Борисович, от нас практически не отстаетстарая «Тойота». В ней двое, и они точно едут за нами.

— А ребятам не показалось? — мужчина сразу изменилсяв лице и нахмурил брови.

— Вы же сами знаете, что нашим ребятам никогдаи ничего не кажется.

Лев Борисович вновь посмотрел на меня в упор,и я увидела, что в его взгляде появилось что-то новое: суровое и чересчурсерьезное.

— Света, эту «Тойоту» кто интересует — ты илия?

— Я, — уверенно ответила я.

— А чем ты можешь заинтересовать едущих занами людей?

— Долгая история. Я бы хотела поведать вам еес глазу на глаз.

— За ужином в ресторане?

— Точно. За ужином в ресторане.

Мужчина заметно занервничал и, расстегнувворот рубашки, как-то злобно спросил:

— Девочка, а почему ты считаешь, что менядолжны интересовать твои личные проблемы? Ты думаешь, что у меня своих нет?

— Нет. Никто и не сомневается в том, что выочень занятой человек.

— Ты не ответила на заданный тебе вопрос.

— Лев Борисович, а у меня больше никого нет, —произнесла я с неподдельной искренностью.

— Что значит — никого нет?!

— У меня вообще никого нет, кроме вас. Вы жесами мне сказали о том, чтобы я вам позвонила. Если я вам по телефону лишнегосказала, вы простите меня, пожалуйста. У меня не было другого выхода. Я незнала, как привлечь ваше внимание. А станцевать я для вас и в самом деле смогу.

— Куда тебе танцевать-то, ты же на сносях, —не раздумывая, отсек мое предложение мужчина.

— Вы не поведете меня в ресторан?

— Поведу. Мне теперь как-то неудобноотказывать беременной женщине.

— А вы и не отказывайте, — в моем голосепоявилась надежда.

Как только мы подъехали к ресторану, ЛевБорисович приказал мне оставаться в машине и обратился к сидящему впередиГарику:

— Гарик, я пока выходить не буду. А ну-ка,передай ребятам, чтобы они хорошенько помяли паркующуюся неподалеку «Тойоту» изаписали ее номера.

Грозные охранники направились к остановившейся«Тойоте», но та, почувствовав неладное, сорвалась с места и уехала внеизвестном направлении.

— Лев Борисович, ребята к ней даже подойти неуспели. Она дала по газам и скрылась, но номера мы успели переписать. Сегодняже наведем справки.

— Обязательно наведите.

Мужчина удовлетворенно кивнул головой ипосмотрел в мою сторону:

— Ты еще не передумала со мной ужинать?

— Нет. Скорее наоборот.

— Тогда добро пожаловать в ресторан.

— Спасибо за приглашение.

Как только мы сели за столик и сделали заказ,я посмотрела в окно и смахнула появившиеся на глазах слезы.

— Только этого еще не хватало: не люблюженские слезы. Ты пригласила меня на романтический ужин, а сама впутала всовершенно непонятную историю.

— Я жить хочу, — произнесла я дрожащимголосом.

— Так живи, кто тебе не дает!

— Не дают.

— Кто тебе мешает?

— Люди Черного.

— А почему не люди Красного?

— Я с вами серьезно говорю.

— И я тоже.

Не скрывая своих душевных терзаний, я бросилана мужчину усталый взгляд и умоляюще произнесла:

— Лев Борисович, я жить хочу. Если вы непоможете, то мне больше обратиться не к кому. Что вам стоит помочь одинокойбеременной девушке из провинции остаться в живых?

Официант зажег свечи, я села как можно удобнееи принялась рассказывать мужчине о том, как в детстве я любила строить песочныезамки, а соседские мальчишки рушили их прямо у меня на глазах. Я рассказала,что моя мать всегда сетовала на то, что я не такая, как все, что яненормальная, потому что я с самого детства знала о том, что уеду в Москву. И яуехала. Несмотря на все уговоры моих родственников, я в нее уехала. Москваказалась мне городом моей мечты, городом больших перспектив и возможностей. Мневсегда говорили, что она не верит слезам, и я не плакала. Пока Москва меня несломала. Я до последнего не плакала. Но меня никто не предупреждал, что Москване верит словам, поступкам и помыслам. Я рассказала, что иногда мне хотелосьподнять на нее руку, ударить ее по холеной щеке, накричать на нее и дать ейпонять, что так нельзя обращаться с людьми: играть, будто в карты, людскимисудьбами. Я рассказала, что с самого детства мечтала стать артисткой, чтовсегда много пела, играла на баяне и была заводилой на свадьбах. Я хотела взятьв Москву свой баян, но перед самым отъездом отец обменял его на несколькопузырей самогонки. Одним словом, он его пропил. Соседка сказала, что это дурнойзнак. Если отец пропил самое дорогое, что у меня есть, значит, нужно ждать плохихвестей. Тогда я не обратила внимания на ее слова, мне было жаль любимый баян, яплакала, кричала на отца, но он закрылся в своей комнате и пил несколько дней.