Когда Лев Борисович вернулся домой, то посадилмаленькую Вику к себе на колени и попытался ей объяснить, что ее мама уехаласлишком далеко, туда, откуда невозможно вернуться, но, несмотря ни на что, онивсегда будут помнить и любить маму. А еще он пообещал маленькой Вике, что у нееникогда не будет мачехи, потому что в их семье всегда останется светлая памятьо любимой маме. Вика хорошо рисовала, и почти на всех ее рисунках былаизображена мама. Лев Борисович часто приезжал к морю, делал из Викиных рисунковкораблики и пускал их по волнам. Он не любил море, потому что оно коварно,забрало его любимую женщину. Любовь, предназначавшаяся для двоих, щедродосталась теперь одной, это любимой и обожаемой Вике. Отец с дочерью былинеразлучны. Лев Борисович сумел заменить Вике мать и сходил с ума от тоски,когда отправил дочку на учебу в Англию. Был период, когда Вика началаотдаляться, необоснованно злиться, но отец не придал этому особого значения.Все свои силы он отдавал работе и даже не подозревал, что его дочь — наркоманкасо стажем. После того как она умерла от передозировки, Лев Борисович долгоевремя не мог прийти в себя. Он как будто оцепенел от страшного горя, постигшегоего. Окружающие заметили, что Лев Борисович сильно похудел, как будто высох.Мужчина действительно сгорал на глазах, а его самочувствие с каждым днемухудшалось. И все же он заставил себя доехать до больницы и сдать анализы. Нооказалось — уже слишком поздно. Приговор врачей был неутешительным: запущенныйрак, не подлежащий лечению.

Поведав мне свою историю, мужчина вновьглотнул виски и швырнул пустую бутылку в сторону беседки.

— Лев Борисович, вы что, собрались сдаваться?— спросила я обеспокоенным голосом и прижала к себе посильнее плюшевогомедведя.

— А что я должен, по-твоему, делать?

— Бороться! — крикнула я.

— Бороться?!

— Конечно, бороться! А по-другому нельзя. Ипочему вы поверили анализам? Возможно, они ошибочны.

— Я сделал повторные.

— И что?

— Результат тот же самый.

— Что, значит, ваша болезнь лечению не подлежит?Пусть делают операцию! У любого больного есть надежда.

— Мой случай безнадежен. Слишком поздно.

— И вы собрались опустить руки?

— Я просто хочу свыкнуться с мыслью, что житьмне осталось совсем мало, а сделать необходимо очень много. Я не хочу умеретьна больничной койке. Я хочу умереть в костюме и галстуке за рабочим столом. Яне хочу лежать и ждать смерти. Я хочу, чтобы она подкралась незаметно, в тотмомент, когда я буду весь в делах и заботах.

— Вы не должны думать о смерти! — дернула я зарукав Льва Борисовича. — Ко мне сегодня во сне приходила Вика.

— Она тоже ко мне часто приходит.

— Она не хочет, чтобы я ночевала в ее комнате.

— Ей придется привыкнуть, — пьяным голосомпроговорил Лев Борисович и, взяв мою руку, слегка ее сжал. — Послушай, Света, аты что-нибудь понимаешь в бизнесе?

— Я?!

— Ты.

— Зачем вы спрашиваете? Вы сами знаете. Как ямогу в нем хоть что-то понимать?

— А хочешь, я тебя научу?

— Хочу.

— Мне кажется — ты способная и у тебяполучится. Я бы хотел успеть тебе передать все свои знания и весь свой опыт.Послушай, помнишь, ты мне рассказывала о том, что твой отец баян пропил?

— Ну, да. Так оно и было.

— Значит, ты играть на нем умеешь?

— Умею.

— Сыграй мне. У меня жена-покойница хорошо набаяне играла. Он в кладовке лежит. Вот здесь, справа. Я к нему даже непритрагивался.

Я пошла в кладовку, вынесла оттуда баян ипринялась его настраивать. Потом я обратилась к Льву Борисовичу и спросила:

— Что сыграть?

Давай нашу, народную! — махнул рукой он. —Каких бы высот мы ни достигали, все равно мы все из народа!

— Точно, — кивнула я и запела: — «По Донугуляет казак молодой…»

Лев Борисович подпевал мне и, когда эта песнябыла спета, мы запели другую:

— «Степь да степь кругом…»

В доме зажегся свет. Но ни разбуженнаягорничная, ни охранник не посмели потревожить нас. Уж больно задушевно мы пели.

— Я научу тебя бизнесу! Ты завершишь мое дело!У тебя все получится! — кричал Лев Борисович и горланил песни. — Умирать, так смузыкой. Света, когда я буду умирать, ты сыграешь мне что-нибудь на баяне?!

— Боже, ну что вы такое говорите!

Подумав, что Лев Борисович просто чересчурпьян и говорит то, что вправе говорить сильно пьяный человек, я помогла емуподняться и отвела его в спальню.

— Я должен завершить свое дело, — твердил он,пока я снимала с него пиджак.

— Конечно, должен! — соглашалась я, укладываяЛьва Борисовича в постель.

Моя жизнь переменилась всего за один день. Наследующий день Лев Борисович предложил мне поехать с ним на работу для того,чтобы я могла познакомиться с его корпорацией.

— Только ты прости, но я буду называть тебяиногда Викой, — сразу предупредил меня он и опустил глаза.

— Я не против. Для меня это даже большаячесть, — призналась я и села вместе с Львом Борисовичем в машину.

Как только мы отъехали от дома, Лев Борисовичнаклонился ко мне как можно ближе и прошептал на ухо:

— В своей корпорации я представлю тебя каксвою дочь от первого брака. В конце концов никому не известно, сколько на самомделе у меня было браков. Пусть люди думают, что я был женат дважды и что у меняеще есть дочь. Если я тебя не представлю в качестве своей дочери, то моисотрудники будут думать, что ты моя любовница, охотница за моим наследством, ик тебе не будет должного уважения. Пусть думают, что ты носишь фамилию матери.И, пожалуйста, называй при сотрудниках меня папой.

Я почувствовала, как бешено стучит мое сердце,и, задыхаясь от волнения, произнесла:

— А у меня отчество — Львовна.

— Что?

— У меня отца Львом зовут. Я по паспортуСветлана Львовна.

Мы с Львом Борисовичем взялись за руки и отдуши рассмеялись.