Сама Тупикова, правда, в свое время уклонилась от высокой чести облечься в «белую ризу», то есть отрезать себе грудь и искромсать половые органы; зато во время радений она часто «ходила в слове», то есть выкрикивала всякую чушь, выдавая ее за пророчества.

Вторым пророком был жилец Елизаветы Тупиковой – Василий Кузьмич Марков, служивший дворником при 1-м отделении милиции.

Часто показывался в Ковенском переулке скопец, носитель «царской печати» Константин Алексеевич Алексеев, проживавший на уединенной даче в Лесном. За махинации с валютой и царскими червонцами Алексеев в 1925 году был административно выслан на три года в Сибирь. Там, задумавшись о спасении души, он будто бы собственноручно себя оскопил «царской печатью» при помощи ножа от фуганка и молотка.

На даче в Лесном жил и другой скопец «царской печати» – Дмитрий Иванович Ломоносов. Когда-то он владел меняльной лавкой с миллионным оборотом. При советской власти он тоже держал лавку, но был обвинен в неуплате налогов и с тех пор вынужден скрываться.

Но это только половина правды о Дмитрии Ломоносове. На суде свидетели рассказывали о том, что сделал с ними Дмитрий Ломоносов, скопец «царской печати» с 14-летним «стажем». Оказалось, что Ломоносов – не только «пророк» и фактический кормчий ленинградского и некоторых московских «кораблей», он еще и лучший специалист по оскоплению, признанный «мастер» изуверского ремесла.

Среди вещей, конфискованных у Ломоносова, оказался нож с мечевидным лезвием; на рукоятке выгравированы крестики и трогательная надпись: «на память от Е. П. Меньшинова[49]». Этим ножом Дмитрий Ломоносов собственноручно оскопил уже после революции трех родных братьев своих, двух новообращенных – Силиных, отца и сына, «посадил на белого коня» Бутинова и еще многих других, чьи имена остались неизвестны.

В течение пяти дней трудящиеся Ленинграда с интересом следили за судом, проходившим в зале Выборгского Дома культуры.

Главный обвиняемый, бывший миллионер и настоящий изувер Ломоносов, витиевато рассуждал о каких-то белых садах, о нежно благоуханной чистоте… Рядом с ним на скамье подсудимых – два других оскопителя: Петров и Ковров.

Василий Петров, бывший лавочник; в 1927 году, когда «прижали с налогами», сдал лавки внаем местному кооперативу, а сам отдался «богоугодной жизни». Во дворе его дома на станции Сиверская стояла баня, в которой он лично или другие оскопители производили отвратительную операцию.

Дворник Иван Ефимович Ковров, возглавлявший вместе со «старшей пророчицей» Татьяной Жарковой отделения «большого корабля» на Петроградской стороне, на Васильевском острове, на Ждановке, был вербовщиком. Он заманивал в секту новых членов.

Один обвиняемый – старый скопец Павел Григорьев, бедняк-крестьянин, честно поведал суду о том, как 26 лет назад один кронштадтский скопец уговорил его подвергнуться операции. О сильнейшей боли и нечеловеческом ужасе, который он испытал, осознав случившееся. О вонючей смоле, которой некий «пророк» заливал ему свежую кровавую рану. О том, как вставляли ему в мочеиспускательный канал свинцовую трубку, чтоб не зарос.

Другой свидетель – Степан Силин, носильщик с Октябрьской железной дороги. Его наставляла и просвещала сама пророчица Елизавета Яковлевна, у которой Силин поселился со своей семьей. Его «приводил» Константин Алексеев: большой искусник в делах совращения, он долго и старательно уговаривал его; подготовлял поездку Силина в Москву к «самому» Ломоносову; вел с последним телеграфные переговоры насчет предстоящей операции и обменивался условными телеграммами. Наконец, в июле 1927 года Ломоносов собственноручно «облек в белую ризу» несчастного темного носильщика.

Но этим оскопители не ограничились. Вслед за Степаном Силиным наступил черед его сына, 18-летнего юноши. В один из приездов Ломоносова в Ленинград юноша отправился вместе с московским «дорогим гостем» на станцию Сиверскую, и там в бане скопца Петрова свершилось непоправимое.

Еще страшнее был путь 20-летнего Николая Бутинова. Ему не было еще 16 лет, когда родная мать и «духовный отец» его Иван Ковров потребовали, чтобы он принял «малую печать», угрожая: «Не согласишься добром – все равно ночью оскопим. Больнее будет!»

Впоследствии Ломоносов докончил то, что начал Ковров, и привел Бутинова к «полному спасению»: наложил на него «большую печать».

Ломоносов и другие твердо выдерживали сектантскую «клятву молчания»: они, мол, никого не оскопляли, ни к какой тайной секте не принадлежали, да и «кораблей» – то никаких нет – есть только не связанные между собой семьи, по старине придерживающиеся скопческой веры. Все оскопляют только сами себя. Это – совершенно безболезненно и «кроме пользы никакого вреда человеку не приносит»…

На суде Ломоносову был задан вопрос: «Если кто-либо из сектантов нарушит обет молчания, что тогда?»

На это «вождь» ленинградских скопцов ответил полупритчей: «Так же как оголенные электрические провода грозят смертью – так и у нас: каждый, кто нарушит обет, или искупает вину, или – головой в Неву!..»

Но многочисленные свидетельские показания вполне их обличали.

Главарей ленинградских скопцов судили не за религиозные убеждения, а за то, что они создали тайную организацию для того, чтобы вовлекать в свои ряды новых приверженцев и калечить их физически и нравственно.

Ломоносов был приговорен к десяти годам лишения свободы со строгой изоляцией, к конфискации имущества и высылке на поселение в отдаленные местности на пять лет. Алексеев и Петров осуждены на восемь лет, Ковров – на семь лет лишения свободы с последующей ссылкой.

Тупикова, Жаркова и Бутинова приговорены каждая к двум годам лишения свободы со ссылкой на разные сроки, та же мера применена и к Маркову.

Григорьев оправдан.

Прошло 37 лет. Зимой 1967 года в городе Старица Калининской области «Скорая помощь» на дороге подобрала окровавленного мужчину. В больнице выяснилось, что пострадавший оскоплен – у мужчины были полностью удалены половые органы. Это был житель Старицы Евгений Сташук. От большой кровопотери он умер.

Первой версией было, что причина столь жуткого способа умерщвления – месть за насилие или расправа на почве ревности.

Обыск в доме погибшего ничего не дал. Только в спальне у изголовья висел большой лист бумаги с символом – буквой «С» в виде серпа.

Местные следователи, желавшие поскорее закрыть дело, обвинили в расправе нового супруга бывшей жены Сташука, Николая Алексеевнина. Нашли и улику – окровавленный нож. Кровь на ноже совпадала с группой крови и Сташука, и Алексеевнина. Из Алексеевнина фактически выбили «чистосердечное признание», и он получил семь лет лишения свободы.