И тут опять – белый свет.

Дома у Ины Флёр просит еще раз взглянуть на фотографии в альбоме. И на этот раз она видит затерянную орхидею так, как видит ее Ина. Вот, и в самом деле, Ганеша, а вот – Шива и прекрасный благодушный Иисус, сначала – слишком мудрый для своих лет юноша, а потом – такой, каким стал в конце. Теперь, когда Флёр смотрит на распятие, оно не вызывает мысль о физической боли, а становится чем-то совсем другим, не пустым эпизодом из истории, нет, ведь она же понимает, как сильно Ему пришлось сосредоточиться, чтобы его создать, и сколько смыслов распятие должно было вместить в себя, и это, конечно же, не какой-нибудь там фокус… Скорее, доказательство. Вот, смотрите, как мало значит тело. Можете делать со мной, что угодно, а мне будет все равно, ведь я – не от мира сего и за его пределами обрету вечную свободу. И, как бы мы ни поступали друг с другом в этой вечности и в следующей, ты – это я, а я – это ты, и в конце концов все это совершенно неважно.

– В детстве, когда я читала книги Джуди Блум, мне встречалась там куча непонятного. Вот, например, что такое мортаделла? Бутерброд с мортаделлой…

– Это жуткий вид колбасы. Гигантская такая сосиска.

– А ты откуда знаешь?

– Мам, ну погуглила, конечно.

– А тебе не рано читать такие книги?

– Теперь-то уж чего. Я уже прочитала. Там есть пенис по имени Ральф.

– О, Холли…

– Если бы кто-нибудь нашел мне теннисный корт, я не читала бы книжки, до которых еще не доросла.

А может быть, это – доказательство того, что никакого Бога нет, во всяком случае, здесь, в этой иллюзии, ведь какому Богу пришло бы в голову придумать эту историю? Какой Бог уготовил бы своему герою такую глупую смерть? Какой Бог позволил бы так сильно страдать тому, кого сам создал?

Мы делаем это с собой сами. Это лишь наше дело, и ничье больше.

Никто другой на это даже не смотрит.

– Якобы, если на острове объявляется человек, который утверждает, что он – седьмой сын седьмого сына, нужно вложить ему в руку дождевого червя.

– Фу, гадость. Зачем?

– Затем, что, если он говорит правду, червь немедленно погибнет.

– Но почему так важно быть седьмым сыном седьмого сына?

– Потому что такие люди обладают сверхспособностями.

– Ага, например, могут убивать дождевых червей. Пипец.

Подсказка всегда-всегда запрятана в самой сердцевине скуки…

Где тебе бывает скучнее всего? Отправляйся туда.

– Ну конечно же, все, что делаешь ты, лучше, чем то, что делают другие.

– Это ты вообще о чем?

– Да я про весь этот твой бред – дальние прогулки, рыбную ловлю и плавание, словно все, чем занимаются другие, гораздо менее круто. КТО вообще сказал, что купаться в ледяной воде и вдобавок подставляться под укусы слепней – лучше, чем день напролет смотреть телевизор? Я хотела сказать “старый фильм”, чтобы не совсем упасть в твоих глазах, но на самом-то деле я хочу сказать, что меня это БЕСИТ! Если человеку хочется, ну например, смотреть целый день “Телепузиков”, то почему ты убежден, что должен помешать ему?

Бриония вспоминает тот странный разговор с Флёр, когда Флёр сказала, что совершенно неважно, что ты делаешь в этой жизни, поскольку все уже предрешено. А если предрешено, то у Брионии не было другого выхода, кроме как смотреть пять часов подряд австралийское телешоу “Потеряй и победи”[43], пока остальные карабкались на один из холмов Джуры. Она до сих пор чуть не плачет при мысли о женщине, которая так растолстела, что больше не могла ездить на своей любимой лошади, и о тех славных временах, когда…

– Ну, если этот человек – мой ребенок, то я ответствен за его…

– А ты, значит, такой весь из себя, мать твою, здоровый!

– Что?

– Да ты посмотри, сколько ты всюду льешь кокосового молока, масла и сливок! И все эти твои торты! Джеймс, ты только взгляни на меня! Думаешь, мне нужны торты? Да мне они всегда были противопоказаны! А ты запихиваешь их в меня буквально каждый день последние десять лет. И вот какая я теперь. Ты как будто нарочно делал так, чтобы я…

– Я же не вливаю тебе в глотку по две бутылки вина каждый вечер.

– Только не начинай опять, ладно?! Ты прекрасно знаешь: это только по особым случаям!

– Например, сегодня утром за завтраком ты выпила две бутылки вина. Опять.

– Вот, например, Чарли…

– Чарли выпивает пол-бокала, и все. И вообще, почему все вечно сводится к гребаному дядюшке Чарли? Какого хрена он постоянно мозолит нам глаза? Я не думал, что подписываюсь на такое.

– Дело не в Чарли. Дело в тебе.

– Ладно. Последний. Про остров.

– Точно последний?

– Господи боже… В общем, так. Англичанин, ирландец и шотландец потерпели кораблекрушение и выброшены на берег какого-то острова.

– Как в “Буре”?

– Да, только тут все персонажи другие и ситуация вообще не похожа.

– Но они тоже потерпели крушение.

– Да, но кораблик у них был совсем маленький. Ну неважно. Бродят они по этому необитаемому острову и находят волшебный сосуд с джинном. Джинн предлагает выполнить по одному желанию на каждого. Сначала загадывает шотландец. “Я хочу снова оказаться дома со своими родными, и чтобы на столе было все, что надо для отличного ужина”, – говорит он. И – пфф! – исчезает. У ирландца желание почти такое же: “Отнеси меня в Дублин, в прекрасный ресторан, и усади за столик с красивой женщиной”. Пфф! – ирландца тоже след простыл. Джинн поворачивается к англичанину. “А чего хочешь ты?” – спрашивает он. “Ну, – отвечает англичанин, – мне здесь так одиноко, да к тому же без помощников трудно добывать пищу и хворост. Сделай, пожалуйста, так, чтобы оба мои друга вернулись!” Ха-ха!

– Мда.

– Вот черт, – произносит Бриония, выключая телефон.

– Кто это?

– Клем. Из Эдинбурга. У бабушки проблемы.

– Что случилось?

– Она повздорила с шумным соседом.

– Бедный сосед.

– Не смешно. И к тому же бабуле, похоже, очень одиноко.

– Все в порядке? – спрашивает Флёр, которая как раз входит в комнату вместе со Скай. Обе они выглядят удивительно умиротворенными. Перемедитировали, что ли? Флёр вообще похожа на такую серебряную грушу с розовым бочком, и… Кстати, как они вообще ДОБРАЛИСЬ до Джуры с этих своих Внешних Гебридов – или куда там они ездили? Они говорят, что прилетели, но ни слова о том, как добрались от аэропорта сюда, а ведь на острове нет почти никакого транспорта. И неужели никому, кроме Брионии, это не кажется странным?