– Мочат в сортире, – пробормотала Катя, – не оставляют никого в живых.

Я отвернулась – наблюдать за этой схваткой больше не было сил. Плеск воды и крики доносились до нас все явственнее, но вскоре затихли – тамплиеры перебили всех. Остаток дня, пока мы двигались медленно вперед, тамплиеры, отстав от основной армии, хоронили своих погибших.

Мы сошли на берег тем же вечером: по пути в Ферескур (небольшое поселение) дорогу рыцарям преградил ирригационный канал. Он был небольшим, но переправиться через него не представлялось возможным. Король спросил, кто из рыцарей желает участвовать в сооружении насыпи. Желающих нашлось немного. Тогда легат и архиепископ, посовещавшись, объявили, что всякому, кто возьмется за работу, они обещают отпущение грехов. Первыми, кто согласился, стали англичане и Гийом Длинный Меч. Они бросились засыпать канал землей с маниакальным стремлением, словно действительно верили, что какая-то насыпь, сооруженная на земле, может гарантировать им Рай. Для этих людей церковь и вправду была посредником между Богом и людьми, посредником, способным диктовать свою волю Высшей Силе. Король, к моему удивлению, тоже принялся носить землю, желая показать личным примером, что позорно не таскать землю, а позорно пренебрегать тяжелой работой. Вадик, сияя от счастья, отнес на пару с королем несколько носилок с землей, а мы, стараясь быть серьезными, наблюдали за ним. Пока король, его рыцари, Альфонс Пуатьерский и даже Роберт Артуасский старательно засыпали канал, Карл Анжуйский преспокойно наблюдал за ними, не выражая никакого стремления помочь.

Вообще этот человек, к которому поначалу я испытывала симпатию, поскольку он заступался за меня и выглядел весьма благородно – с аристократической худобой, с лицом, напоминавшим Иисуса, начинал раздражать. Его поступки никак не вязались с его внешностью. Он всегда был чуть в стороне от всего, но в то же время его нельзя было обвинить в полном безразличии, хотя именно безразличие и было главным его недостатком. Он и ускользал от ответственности, не желая участвовать в сражениях или работах, но и как бы принимал во всем участие, никогда не отталкивая и не отказывая никому. Он был словно гибкая независимая кошка, на которую невозможно рассердиться, какой бы равнодушной она ни была. Даже пылкий, несдержанный, тщеславный Роберт, даже скрытный и непонятный Альфонс становились на фоне Карла людьми более приятными и заслуживали больше симпатии, чем герцог Анжуйский.

Канал засыпали ближе к вечеру, и мы начали располагаться на ночлег, как только вошли в Ферескур.

Шатры донны Анны и четы Уилфрид терялись среди похожих шатров вокруг, но Селир Анвуайе заранее проверил, где они расположились, и теперь шел уверенно, ступая еле слышно по ночному лагерю. Раза два его окликнули дозорные, но рыцарь спокойно отвечал им, и они не задавали лишних вопросов. Анвуайе хорошо видел в темноте, но нервничал, не зная, что ожидает его в шатре донны. Он дождался позднего ночного часа, когда весь лагерь, кроме часовых, должен был крепко спать.

Отодвинув тяжелый полог шатра, Анвуайе прислушался и лишь потом тронул рукой тонкую москитную занавесь, оберегавшую спавших от насекомых. В тишине шатра он услышал ровное дыхание спящей. Однако, присмотревшись, он заметил два силуэта в разных углах шатра. На ложе поменьше спала Николетта, служанка донны Анны. Анвуайе подошел поближе, чтобы посмотреть на нее. Девушка спала лицом вверх, свесив одну руку с постели, разметав черные волосы по подушке. Маленький носик делал ее лицо похожим на лисью мордочку, губы были чуть приоткрыты, и она громко дышала, но, судя по размеренным глубоким вдохам, спала очень крепко. Анвуайе перешел к постели донны Анны. Донна спала без подушки, чуть повернув лицо к Анвуайе, зарыв правую руку в светлых волосах, а пальцами левой руки придерживала на груди ослабленную шнуровку рубашки. Анвуайе дотронулся до ее шеи рукой, погладил кончиками пальцев кожу, еле касаясь ее, опускаясь ниже, пока дорогу ему не преградила рука донны Анны. Тогда он погладил ее щеку и губы и обернулся на Николетту. Если бы не эта служанка, он бы не стал медлить, но сегодня ему не повезло. Проведя рукой по телу донны, скрытому под тонким одеялом, Анвуайе, улыбнувшись, медленно вышел из шатра и глубоко вдохнул воздух. С того самого момента, как взгляд его упал на вырез рубахи донны, где блестели капли воды, которую брызгала на нее, приводя в чувство, Катрин тогда на корабле, когда они впервые встретились, мысли Анвуайе о женщинах приводили его только к одной из них – донне Анне. Как он ни пытался забыть ее, сжимая в объятьях телá проституток и дешевых шлюх, заставляя их брызгать шею водой, он знал, что ни одна из них не заменит донну Анну, на невыразимо притягивающем теле которой он помешался. Он испытал на ней все виды обольщения, знакомые ему: дарил дорогие подарки, писал красивые письма, ухаживал за нею, как мог, но она лишь выводила его из себя, насмешливо уворачиваясь от его объятий. Теперь она была ближе, чем он мог мечтать, и Анвуайе решил, что ничто не помешает ему однажды прижать ее к себе.

Наутро мы двинулись дальше и через несколько дней приблизились к Мансуру, который располагался на притоке Нила, Ашмуне. Ашмунский рукав, глубокий, зажатый между крутыми оранжево-коричневыми берегами, был совершенно неприспособлен для переправы. Сарацины стояли на другом берегу реки, там же находились основные постройки небольшого города Мансур: мечеть, дворцы знати, крепкие белоснежные домики состоятельных людей, несколько сторожевых башенок на невысокой стене, окаймлявшей городок. Мусульмане и христиане – два великих воинства двух великих религий наконец встретились лицом к лицу, их разделяла только река. Людовик велел разбить лагерь, выкопать рвы и построить основные укрепления, чтобы предотвратить проникновение лазутчиков в лагерь. За нашим войском по реке двигались галеры с продовольствием, но они не смогли подойти близко к Мансуру, поскольку им угрожало нападение сарацин. По суше переправлять продукты и оружие было тоже небезопасно, за нами, как и впереди нас, следовали отряды мамлюков, словно стаи шакалов, они нападали на всех, кто дерзал отдалиться от лагеря. Так погибло немало смельчаков, что, позабыв о приказе короля и повинуясь лишь своим непонятным порывам души, поодиночке бросались в атаку, очертя голову. У короля не было времени горевать об этих потерях.

Из-за перебоев со снабжением лагерь испытывал недостаток в продовольствии. Сарацины перехватывали все караваны, которые пытались переправить рыцари. Король разделил лагерь на несколько частей, в которых люди, измученные голодом, пытались совместно раздобыть продукты для пропитания. Вспоминали ли теперь бароны о пиршествах в Дамьетте, на которых они коротали время в ожидании военных действий, растрачивая все свои сбережения? Ведь то были праздники чревоугодия, которым могли позавидовать персонажи Рабле. Начавший было набирать вес после тяжелого ранения де ла Марш снова похудел, так что его великолепные усы поникли, щеки впали и кожа на шее повисла. Он заметно постарел, но виду старался не подавать, все так же отважно бросаясь в самую гущу боя – пережитая травма была для него пустяком по сравнению с постоянно страдающим самолюбием: после того, как герцог рассказал о прошлом графа, я сама начала замечать, как над ним то и дело подшучивают остальные бароны.