Это был первый раз, когда я увидела вблизи, что такое греческий огонь. До этого мы видели его издалека, когда сарацинские галеры пытались поджечь наши корабли, едва только мы причалили к берегам Африки. Вадик, после того как увидел греческий огонь и особенно эффект, который он производил, был так поражен, что теперь мечтал лишь о том, чтобы раздобыть хоть один такой снаряд и посмотреть, из чего он состоит. Он рассказал нам, что состав греческого огня – это одна из исторических загадок, которые так и не были разгаданы.

Греческий огонь вначале применялся в Европе – в Греции и Византии, где его использовали, главным образом на флоте. В истории Византии были моменты, когда, используя этот огонь, византийцы даже отбили нападения арабов. После именно арабы нашли формулу греческого огня и начали использовать его в свою защиту. Со временем, когда в употребление вошел порох, о греческом огне позабыли, а его формула так и не была записана. Впрочем, в 1758 году Европа была близка к тому, чтобы греческий огонь вновь напомнил о себе. Химик француз Дюпре объявил, что открыл секретный компонент и восстановил формулу греческого огня. Король Людовик ХV провел испытания снаряда, в результате которых был сожжен деревянный шлюп, находившийся на дальнем расстоянии в открытом море. Король был так впечатлен и испуган произведенным действием, что выкупил у Дюпре все его бумаги и уничтожил.

Снаряды с греческим огнем, которые метали в нас арабы, были похожи на маленькие бочонки с огненными хвостами длиной в полтора-два метра. Такой бочонок жужжал в воздухе, как запускаемый фейерверк, пугая крестоносцев, которые уверяли, что это огненный дракон. Если снаряды запускались ночью (а это происходило чаще всего ночью – так сарацины развлекались, бездельничая на том берегу), то весь лагерь озарялся вспышками то тут, то там, ночью грохот слышался сильнее и внушал больше паники.

Именно противостояние греческому огню мешало развитию строительных работ – сарацины то и дело поджигали деревянную конструкцию, помимо этого на рабочих постоянно сыпался град стрел, и немногие отваживались работать при такой опасности. К тому же на реке было слишком сильное течение, которое сносило мол. Прошло две недели, а христиане так и не продвинулись в постройке плотины. Ожидание выводило из себя. Особенно тот факт, что обоз с бумагой о моем разводе с Висконти пока не мог до нас добраться. Мы плохо питались, раненые страдали от недостатка в пище больше всего, приходилось некоторых подкармливать печенью, чтобы хоть как-то восполнить потерю крови. Многие умирали не от тяжелых ран, а от слабости.

Мэтр Конш учил меня средневековому искусству врачевания. Он был еврейского происхождения, возможно, поэтому обладал большими знаниями, чем его собратья-монахи из рыцарских орденов. Может, мне казалось так, но наши раненые поправлялись лучше, чем те, что получали помощь от монахов.

– Молитвы недостаточно для выздоровления, нужны знания, – тихо объяснял мэтр Конш. – Греки, римляне, арабы и евреи достигли в медицине больших достижений, необходимо учитывать этот опыт.

Я со своей стороны втихую обрабатывала в кипятке и огне инструменты, часто мыла руки, использовала травы из саквояжа для помощи раненым. Благодаря мэтру Коншу я научилась зашивать раны, фиксировать переломы, вправлять суставы, а еще освоила очень важное мастерство: отвлекать пациента вопросами, не имеющими отношения к его ране. Мэтр Конш поначалу меня щадил и давал работу с легкими ранами, не подпуская к умирающим.

– Анна, дочка, лучше не подходите, – останавливал он меня. – Вы нужны там.

И он показывал в сторону другого больного. Я слушалась. Я была не готова сразиться со смертью и проиграть. Но и мэтр, и я понимали, что это было неизбежно: размах работ рос. Перевязки, обход раненых, жидкая бородка мэтра Конша, кровь, гной, стоны… Но его спокойный голос, который пояснял и учил, был для меня путеводной нитью в эти мрачные дни.

Вадик постоянно присутствовал при обсуждениях проблемы постройки плотины. Эти споры собирали лучших из лучших, но даже мэтр де Курно был в растерянности – постоянный натиск мусульман мешал строительству. Было решено, что сначала следует подумать не о плотине, а о защите рабочих.

Де Курно предложил сделать передвижные башни, которые назывались «кошачьими замками». Это были небольшие башни, перекатывающиеся по бревнам, в которых помещались арбалетчики, прикрывавшие рабочих. Башни можно было передвигать, как было удобно рабочим, а позади них располагалась батарея из восемнадцати катапульт, из которых рыцари и инженеры метали камни на тот берег, разрушая установки с огнем и метательные машины неприятеля. Таких башен было сделано три, и первое время все радовались, увидев, как закипела работа по строительству плотины, и злорадствовали над сарацинами, которые, должно быть, зеленели от ярости на другом берегу.

Утром 17 января донна Анна, в компании с королем и баронами, отправилась осматривать строительство плотины. Плотина выросла до середины реки и была похожа на галерею, потому что рабочим пришлось сделать некое подобие крыши, чтобы укрыться от стрел сарацин. На другом берегу движения наблюдалось мало; судя по завываниям, приносимым ветром из мечети, мусульмане молились. Флаги на кошачьих замках слегка шевелились от утреннего ветерка, арбалетчики стояли на башнях, держа оружие наготове. Жослен де Курно орал на рабочих, давая последние распоряжения и удаляясь с плотины на берег, где его уже ждал король. Де Курно раскланялся с дамами и положил перед королем схему плотины, продолжая орать, словно кругом стоял невообразимый шум. Король незаметно чуть отодвинулся от него и смотрел на рисунок издалека, потому что громкость де Курно зашкаливала. Донна Анна и Маргарита, в сопровождении Вильяма и Жоффруа де Сержина, отправились смотреть плотину, и донна Анна не без страха вступила на поскрипывающий деревянный настил.

Жоффруа де Сержин любезно поддерживал ее, понимая, что она боится. Поймав его взгляд, донна Анна заметила, что она всегда чувствует себя неуверенно на мостах и переправах. Облокотившись на перегородку, де Сержин и донна смотрели, как под ними бурлит река, и разглядывали берег, к которому стали намного ближе, пройдя треть ширины реки.

– Посмотрите, – донна показала де Сержину на небольшой отряд на том берегу, где одежда каждого воина блестела и переливалась в лучах солнца, – кажется, это очень богатые люди. А флаг у них похож на герб.

– Это и есть герб, герб императора Фридриха.

– Но зачем они носят флаг, который принадлежит европейцам? Это насмешка?

– Нет, донна, просто против нас воюет человек, которого император Фридрих во время своего похода посвятил в рыцари.

– Неужели против нас воюет христианин? – ужаснулась донна. – Как такое возможно?

– Он не христианин, донна Анна. Просто император Фридрих был не слишком разборчив в союзниках. Под этим флагом стоит эмир Факр-Эддин, друг Фридриха, именно его император предательски предупредил о нашем походе после Лионского собора, на котором был отлучен от власти и церкви. Так что против нас воюет рыцарь с гербом императора.

– Какая насмешка судьбы! – вздохнула донна.