Т-34 лихо замер на месте точно в пяти метрах от носков сапог автоматчиков, продемонстрировав виртуозное мастерство механика-водителя. Автоматчики настороженно переглянулись и теперь оба вскинули вороненые стволы МП-40, целя Григорию в голову, но тот, высунувшись по пояс, вовремя поприветствовал их, небрежно вскинув вверх согнутую в локте руку.

— Бавария, дивизия «Дас Райх», номер двенадцать, тринадцать, — сказал Григорий по-немецки.

Автоматчики мгновенно расслабились, закинули пистолеты-пулеметы за спину и стали оттаскивать «ежи» на обочину, чтобы освободить проезд. Григорий наклонил голову в башню и, жуя сало, бросил озорной взгляд на Шилова.

— Везучий ты, командир. А все благодаря кому?..

Григорий уперся ладонями в края распахнутого люка и с неожиданной силой ударил Шилова кованой подошвой сапога прямо в лицо. Шилова бросило на стенку башни, а Григорий несуразным огромным бугристым колобком выкатился из танка наружу.

Немецкие автоматчики прилипли к противотанковой пушке, укрытой мешками с песком. Григорий застыл рядом. Он облизал языком жирные от сала губы и зло посмотрел вдаль, туда, где пылил проскользнувший между «ежами» Т-34.

— Седов, лягушонок, сейчас ты у меня попрыгаешь!

До Т-34 было метров триста, и шел он довольно быстро. Чувствовалась твердая рука Седова. Ему осталось всего метров двести. Там, дальше, глубокая ложбина между крутыми холмами, и… спасение!

Немецкая пушка бойко выстрелила, тонко зазвенела гильза, выброшенная из канала ствола. Слева, впереди от Т-34, взметнулся ввысь фонтан грунта. Т-34, не снижая хода, спокойно пылил дальше.

Григорий недовольно скривил губы и хищно впился зубами в недоеденный кусок сала. Немецкая пушка снова хлопнула выстрелом. Теперь справа, позади Т-34, взметнулся новый фонтан грунта. Танк продолжал движение. Спасительная ложбина была совсем рядом.

Григорий в ярости швырнул сало в пыль, грубо отпихнул немецкого автоматчика с сиденья наводчика, уселся на его место и приник к прицелу. Глаза Григория налились кровью, словно его вот-вот хватит удар.

— Снаряд. Заряжай!..

Немецкий автоматчик с лязгом загнал тонкий снаряд в казенную часть ствола пушки. Григорий, высунув язык от напряжения, приник к оптическому прицелу.

На экране оптики, высоко подпрыгивая на ухабах, стремительно несся Т-34. Григорий сделал нужное упреждение и дернул шнур. Пушка выстрелила, жалобно звякнула гильза.

Григорий впился глазами в оптику. Над башней Т-34 поднялся легкий сизый дымок, но танк не снизил ход и через мгновение, нырнув в ложбину, скрылся из виду.

Григорий в изнеможении отвалился от оптики и вытер пыльным рукавом испарину со лба.

— Рикошет!

Один из немецких автоматчиков, спотыкаясь, бросился к полевому телефону. Григорий наклонился, поднял с земли кусок сала и стал его деловито обдувать, но пыль въелась во влажную поверхность и не желала сдуваться.

Тогда Григорий, не обращая больше внимания на пыль, сел на теплый взгорок, поросший васильками, жадно впился зубами в главное лакомство своей жизни. Он довольно зажмурился в лучах солнца, словно кот у бабки на завалинке.

— Ничего, Шилов, тебя свои угробят. Попомни мое слово!..

Тем временем немецкий автоматчик, держа трубку полевого телефона возле уха, кивнул, буркнул что-то в ответ, затем поспешно положил ее, кинулся к напарнику и что-то встревоженно ему шепнул.

Немецкие солдаты переглянулись, затем, вскинув пистолеты-пулеметы, кинулись к Григорию. Он, зажмурив глаза, продолжал сладко нежиться на солнце и лениво жевать сало.

Что еще надо человеку? В этот благостный момент сильные руки грубо схватили его за локти. Григорий ошарашенно распахнул глаза.

— А?.. Чего?.. Эй, куда вы меня тащите?.. А, понятно, арестовать решили. Я крайний, да?.. Вот, дубины немецкие, честное слово!

С кормой, накрытой алым брезентом со свастикой в белом круге, отремонтированный «тигр» сонно замер в июльском мареве у огорода Марии Ильиничны. Пожилая женщина стояла, согнувшись, с ржавой лопатой в руке, и пыталась что-то окапывать в огороде.

Экипаж «тигра», все, кроме Эрика, с аппетитом жевал сушеные фрукты из походного пайка и беззаботно загорал на крыше брошенного хлева. Среди голых животов живот Макса заметно выделялся белизной и шарообразной формой.

На корме «тигра», на брезенте, как на дедушкиной даче, словно решив проводить рюмкой закат, развалились Эрик и офицер-разведчик Курт. Подсунув под локти подушки, которые бродяга Гюнтер, не церемонясь, вынес из хаты Марии Ильиничны, они в одних трусах, млея в ласковых лучах заходящего июльского солнца, пили наперстками французский коньяк, который Эрик, как обещал, поставил Курту, поскольку проиграл спор.

Охота на русского кабана прошла успешно. От него осталась груда металлолома. Правда, кабаньих тел пока найти не удалось, но Эрик был убежден, что они в скором времени непременно найдутся.

Коньяка было много. Между приятелями застыла объемистая пузатая походная фляга. Рядом с ней темнели распечатанная плитка темного шоколада и разрезанная пополам слегка подсохшая буханка хлеба с выдавленной на ней цифрой «5», означавшей дату выпечки. Чуть поодаль сиротливо возвышалась невзрачная на вид вскрытая железная банка консервированной свинины, чем-то отдаленно похожая на русскую противотанковую гранату.

Под рукой Эрика лежала интересная винтовка. Она вдруг заинтересовала Курта, он с удовольствием взял ее в руки и осмотрел. Впечатляли укороченный ствол, удобный приклад, также сразу бросалась в глаза необычная, вогнутая форма рукояти затвора.

— О, какая винтовочка! Похоже, калибр семь с половиной.

— Осторожно, Курт, патрон в патроннике, а предохранителя у нее нет.

— Я вижу здесь маркировку «Gewehr 242(f)».

— На самом деле, Курт, это французская винтовка MAS тридцать шестой модели — прекрасное оружие для охоты на четвероногих кабанов, впрочем, двуногих укладывает не хуже.

— Откуда она у тебя?

— Мой дядя интендантом служит во Франции. Во время французской кампании на складах много чего интересного захватили.

— А трость у тебя откуда? Она у тебя такая, что фельдмаршал может позавидовать, да и мясник, кстати, тоже. Твоей тростью, кажется, можно спокойно убить быка.