Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это, — я показываю его ID-карту, — пока побудет у меня. Дня два-три, чтобы ты проветрил башку и подумал над своим поведением. Если до того времени все будет тихо и спокойно получишь назад свое говно.
— Я ничего не…!
— Рот закрой.
Он делает это так четко, что звука клацнувших челюстей под потолком идет раскатистое эхо. Морщусь, беру его за шиворот и вытаскиваю за порог. Бросаю вслед остатки его шмотья. Придурок впопыхах чуть не кубарем скатывается с лестницы.
Я так долго туплю, глядя в стену, что даже не сразу соображаю, откуда этот странный гулкий звук. Реагирую только на просьбы Алины выпустить ее, потому что она не хочет в туалет по-большому.
— Прости за интимные подробности, — неохотно улыбается она, и проходит мимо.
Косметику уже успела смыть, и даже кое-как привела в порядок волосы, хотя особой свежести ее лицу это не прибавило. Я возвращаюсь на кухню, нахожу почти пустую пачку кофе и с трудом наскребаю на две чашки.
— Он у тебя всегда сбегает, — говорит Алина, бесшумно появляясь рядом и отодвигая меня плечом от плиты. — Где-то должен быть шоколад. Хороший. Оля привезла из Бельгии.
— Ты трахалась с ним? — спрашиваю прямо.
— Он хотел меня изнасиловать, Шутов. Как ты себе представляешь, что я сначала трахалась с мужиком, а потом…
— Я представляю, что ты напилась как сука, и отдалась первому встречному.
Она нарочно проливает весь кофе мимо чашки на пол, чуть ли не мне на ногу.
Я перебираюсь на диван, откидываюсь на спинку и расправляю плечи, чтобы немного послабить ноющую боль в груди. Мой доктор за такое наплевательское отношение меня точно не погладил бы по голове, но даже окурки в пепельнице в эту минуту не кажутся мне таким уж дермовым решением.
— Мне по хуй, Алин. — Я вытягиваю ноги.
— Придумал, как сделать мне больно, какой молодец. — Она прищелкивает языком, отчаянно пытаясь наскрести кофе на еще одну порцию. Комкает пачку и бросает в меня шариком, как будто это именно та вещь, которая должна все исправить. — Будем считать, что мы обменялись гадостями, Шутов.
— Ты не поняла, солнце. — В груди жжет чуть сильнее, и я с трудом поднимаюсь, чтобы распахнуть окно и вдохнуть ледяной воздух. — Это ты все время в какие-то игры играешь. Мне неинтересно. Ебалась ты с ним или с десятком таких же придурков — какая разница? Это твоя жизнь, Алина, ты решаешь, куда ее слить.
Интересно, если бы я принял приглашение Валерии и остался у нее на чай — мы оказались бы в одной постели? В голове снова десяток похабных картинок, но на этот раз они где-то глубоко царапают до крови ту часть меня, которая, как я думал, уже давно отмерла за ненадобностью. Кажется, это совесть. Мягкая и беззащитная, как ежиный живот.
— Если ты не был таким мудаком, Шутов, ничего этого бы не случилось!
— Не помню, чтобы подкладывал тебя под другого мужика.
— Зато я прекрасно помню, как увидела под тобой две голых бабских ноги!
Я прикрываю глаза, и дышу так глубоко, насколько позволяет боль раскаленная боль. Как будто кто-то одновременно сжимает и выпиливает мои ребра.
У Алины были ключи от моей квартиры, мы тогда крепко поссорились и я, по «старой традиции», снял в первом же кабаке симпатичную телку. Даже имя ее не спросил — настолько все равно было, кого отжарить. И как раз в тот вечер Алина пришла мириться и сообщить новость о том, что мы станем родителями.
Все, что я помню потом — как нашел ее у подножия лестницы, и белоснежную бороду доктора, который сообщил новость о том, что моя девушка потеряла ребенка. Только потом я узнал, что вместе с ребенком Алине удалили и матку, потому что из-за полученных травм врачам пришлось выбирать — либо наблюдать, как она истечет кровью, либо удалить все к хуям, но спасти Алине жизнь.
И о чем я только думал, когда предложил ей снова сойтись?
Типа, она простит и забудет? А я сам бы простил? Да хер там плавал.
— Алина… — Хочу сказать, что тот поступок — единственный в моей жизни, за который я себя ненавижу, но слова упрямо не складываются в нужную форму. — Мне жаль, что у нас с тобой ничего не получилось. Прости.
Поворачиваюсь и иду до двери на непослушных как вата ногах. Куда мне за руль в таком состоянии? Чего вообще как баба расклеился?
— И это все?! — Алина догоняет меня уже за порогом, выбегает вперед.
На ней все тот же тонкий халат, только теперь он весь покрыт мокрыми пятнами и распахнут «настежь. Я смотрю на знакомую родинку над левым соском и пытаюсь выскрести из себя хотя бы какие-то чувства. Две недели назад мы планировали, как проведем зимние каникулы — куда поедем, сколько раз в день будем заниматься сексом, какие фильмы посмотрим, сколько раз голышом искупаемся в снятом на целый день бассейне. А сейчас я смотр на нее и не понимаю, почему во мне ничего не ёкает.
Пока она ждет ответа, запахиваю и туг перевязываю ее халат и пытаюсь развернуть обратно к двери, но Алина, если во что-то уперлась, никогда не сходит с намеченного пути.
— Я ни с кем не трахалась, Шутов! Напилась, да, но из-за тебя! Ты хотя бы видел, сколько раз я тебе звонила? Сколько сообщений написала?! Знаешь, сколько ты прислал в ответ? Ноль! Ноль, Шутов!
— Я предупреждал, что меня лучше на какое-то время оставить в покое.
Я так заебался от этой жизни, что даже собственный голос звучит механически, словно в тайне от меня самого, мое тело заменили искусственным клоном. Последняя, зафиксированная в памяти эмоция была в тот момент, когда я достал из кармана того уёбка пустую пачку от презервативов.
— О да! — Алина размахивает руками, но даже это бесячье проявление эмоций меня абсолютно не трогает. — Тебе же всегда хуже всех! Ты всегда сразу убегаешь, потому что тебе больнее, тебе страшно, ты просто бедный маленький мальчик, которому нужно посидеть в безопасной норке и зализать раны. Хотя