Говард пошел со мной на встречу с этими ребятами, которые назвали себя Guns N’ Roses. Мы договорились встретиться с ними в квартире, которую арендовал для них менеджер. Прибыв на место, я представил лысого пузатого Говарда как своего телохранителя. Это было сказано в шутку, но прождав пару минут, я наконец понял, почему никто из них не смеялся.

Иззи валялся без сознания со струйкой слюны, стекающей по щеке. Было непонятно, спит ли он, или просто умер — так жутко он выглядел. Дейв и Стивен были славными парнями. Стивен оказался большим фанатом KISS и просто светился от радости. До меня не сразу дошло, что полукоматозный кудрявый гитарист, который назвал себя Слэш, был тем, в кого превратился милый паренек, с которым я разговаривал во время интервью перед записью Creatures пару годами ранее. Затем Эксл поболтал со мной и поставил пару песен на дерьмовом магнитофоне, который валялся у них в комнате. Одна из них называлась «Night Train». Песня была классной, но я посоветовал ему немного изменить припев. Это был последний раз, когда он со мной разговаривал. Последний.

Ко мне подошел Слэш, и мы начали болтать о Rolling Stones. Я показал ему строй гитары, который Кит Ричардс использовал, когда сочинял все свои песни — пятиструнный открытый G. Сняв одну струну, я ловко поменял строй гитары, чем произвел впечатление на Слэша. Помимо этого, я предложил ему помощь, чтобы свести его с нужными людьми, которые обеспечили бы его бесплатными гитарами: нас всех спонсировали всевозможные компании, занимающиеся инструментами, и я подумал, что такой парень не отказался бы получить халявное оборудование для записи.

Вечером я сходил на их концерт в маленьком голливудском притоне под названием «Raji’s». Те песни, которые они сыграли для меня, были хорошими, но их живое выступление стало для меня полной неожиданностью. Они были великолепны! Я был потрясен, особенно, учитывая всех тех торчков, которых мне пришлось наблюдать ранее тем днем. Я сразу понял, что стал свидетелем истинного величия. Мне довелось увидеть их выступление в другом клубе, который назывался «Gazzarri’s» (позже это место переименуют в «Key Club»). Ребят не устраивал их звукарь, и тут ни с того ни с сего Слэш попросил меня помочь с этим. Спустя десятилетия Слэш поделился своими воспоминаниями о том вечере и, мягко говоря, все напутал. Он выставил ситуацию в таком свете, будто это была моя инициатива шаманить с их звуком. Пусть только этот парень из KISS попробует дотронуться до оборудования Guns N’ Roses — ведь что может быть хуже, чем парень из KISS? По его словам, со мной была моя «трофейная жена»-блондинка. Но я не был женат, и в тот раз меня сопровождала брюнетка по имени Холли Найт, автор песен, которая прославилась благодаря «Love Is a Battlefield». Именно поэтому адвокаты не принимают свидетельские показания от алкоголиков или наркоманов.

Это интервью он дал лишь годы спустя. После нашей встречи с группой до меня начали доходить разные истории, которые Слэш говорил за моей спиной: он называл меня геем, высмеял мою одежду, пытался заработать себе репутацию среди рокеров за мой счет. Это случилось за годы до того, как его цилиндр, очки и свисающая сигарета стали мультяшным костюмом, который позволил ему продержаться на плаву.

Неудивительно, что меня не пригласили принять участие в создании альбома Guns N’ Roses. Что меня удивило, так это когда Слэш позвонил мне спустя пару месяцев по поводу моего предложения помочь ему получить бесплатные гитары.

«Ты хочешь, чтобы я помог тебе с гитарами после того, как ты говорил все это дерьмо за моей спиной?»

Слэш притих.

«Ты должен хорошо усвоить один урок — не стирай свое грязное белье на публике. Приятно было познакомиться. Катись к черту».

Пятиструнная настройка гитары — это не единственное, что я узнал от Кита Ричардса. Когда я встретился с ним лично, он сказал мне, что ему предложили купить все, что было в нашем нью-йоркском хранилище — складе, где мы хранили старые сценические декорации, оборудование, все наши костюмы из эпохи загримированных KISS, инструменты и все в этом роде. «Да, приятель, — засмеялся он, — я много чего бы мог купить». Поначалу я не понял его и подумал, что это был пример знаменитого английского чувства юмора, или он просто неправильно пересказал какой-то анекдот. Но чем больше я об этом размышлял, тем больше волновался. Теперь, когда он упомянул об этом, я начал замечать, что со склада пропадают вещи. Несколько раз я ходил туда, чтобы взять гитары, но их там не оказалось. Однажды речь шла о гитаре, которую я припрятал там всего неделю назад. Я знал, что она должна быть там.

Правда оказалась весьма неприятной: Билл Аукоин, у которого каким-то образом все еще были ключи от склада, тайно продавал наше барахло. К тому времени дела у него шли так худо, что ему приходилось ночевать на диване у своих друзей. От него отвернулся его последний клиент, Билли Айдол. Если в 1980-х Билли Айдол кидает вас из-за вашего пристрастия к наркотикам, то у меня для вас плохие новости. Итак, нам пришлось переехать. У нас было несколько вещей, которые годились лишь на металлолом (например, сцена для турне Animalize), но большую часть мы сначала перевезли в Нью-Джерси, а затем в Лос-Анджелес.

Вскоре стало понятно, что вредительство Билла оказалось наименьшим из зол. Я все еще жил в однокомнатной квартире, и у меня была только одна машина, но Говард Маркс начал намекать, что мне не помешало бы потуже затянуть пояс. Он сказал, что я должен урезать количество денег, которые перечислял своим родителям. От возмущения я потерял дар речи. Разумеется, я не ждал денег от турне, когда мы не гастролировали. Но что насчет тех денег, которые были инвестированы от нашего имени? Где они теперь?

Я не живу напоказ. Не веду экстравагантный образ жизни. Что-то подсказывало мне, что это ОН зарабатывал слишком много денег.

Я так сказал: «Если кому-то и нужно поумерить аппетит, то это тебе». Добром это не кончилось. Музыкальная индустрия никогда не была благосклонной к артистам. Хотелось верить, что наши менеджеры действовали добросовестно, но при ближайшем рассмотрении некоторые их решения дурно пахли.

Я нашел подтверждение своими опасениям там, где меньше всего этого ожидал, — во время сеанса с моим терапевтом доктором Джесси Хилсеном. Я начал говорить о накипевшем, о том, что творилось с моими финансами, и он начал задавать вопросы о моих доходах, о пенсионных начислениях, на которые я, к своему стыду, не мог ответить. Нам строго-настрого запрещалось показывать наши финансовые отчеты третьим лицам, но я решил нарушить это правило, и доктор Хилсен согласился взглянуть на некоторые документы. То, что он сообщил мне после изучения бумаг, повергло меня в шок:

— Вы в курсе, что должны налоговой службе США миллионы долларов?

— Что?!

— К тому же вы просрочили выплату, и они уже уведомили, что собираются встретиться с вами лично.

— Как такое возможно?

Говард был как член семьи. Я всегда доверял ему. Наши долгие отношения были редким примером стабильности в группе. Теперь же мне предоставили много красноречивых примеров весьма сомнительных махинаций. Я не хотел придираться к законности вопроса — дело было в том, что многие решения явно противоречили интересам группы, подобные менеджер наверняка не стал бы принимать, если речь шла об его деньгах. Были сделки, которые, по совпадению, заключались с людьми из близкого круга наших менеджеров и адвокатов. Были неудачные «налоговые убежища», о которых мы никогда не слышали. Уйма безрассудных решений. Во многом это напоминало то же кумовство, которое я наблюдал в музыкальном бизнесе. Я думал, что Говард выше этого. Теперь же мне хотелось плюнуть ему в харю. Это было непростительное предательство.