Она развернула тканину, что принесла с собой: это и был повой, сшитый Озаркой. Шагнула к Росалинке. Вихрь поутих, давая ей дорогу. Росалинка сняла с головы венок и протянула его Лютаве, чтобы обменяться, как положено; весь ее стан трепетал, клонился, будто березка под вихрем.

Лютава протянула руки к венку, взяла его, положила себе на голову; потом подняла повой, собираясь вручить его невесте лешего…

А потом повой упал в траву, и вместо него в руке Лютавы оказался обережный родовой пояс. Со всей силы она ударила им белую тень и крикнула:

– Была ты русалка, а теперь – Честобожа, Любомилова дочь!

Это был особый пояс. Каждую полночь, пока все домочадцы спали, баба Твердома вставала, выходила из избы и принималась за тканье, зацепив основу за крюк во внешней стене. Закрыв глаза, видя сплетаемый узор внутренним взором, – через Навь – она ловко вращала четырехугольные ткацкие дощечки, изготавливая родовой пояс с обережным узором. На эту работу она вставала семь ночей, посвящая ей немного времени около полуночи, и вот в последнюю ночь перед Купалой пояс был закончен. На рассвете баба Твердома молча вручила его Лютаве, и та так же молча спрятала.

Голос Лютавы зазвенел, отражаясь от пределов Яви и Нави. Пение разом оборвалось, сам воздух застыл, тишина и неподвижность обрушились на рощу грудой льда. Ловя ускользающий миг, Лютава перехватила пояс за два конца и набросила его на Честобожу, как петлю. Теперь она ясно видела перед собой девушку в ее прежнем, человеческом облике – названное вслух человеческое имя вместе с силой родового пояса сорвали с нее покров лесных чар.

Левой рукой прижав к себе Честобожу, правой Лютава хлопнула себя по боку – по мешочку с кудами, что висел на ее собственном поясе, спрятанный под сорочкой.

И тут же рядом с ней как из‑под земли вырос конь – черный как ночь, с горящими огнем глазами, с пламенем в пасти. Вид его был настолько ужасен, что белые тени русалок с истошным, уже совсем не благозвучным визгом бросились по сторонам. Конь приник к земле, подставляя спину, и Лютава, вздернув подол, мгновенно села верхом. Рванула на себя Честобожу, перебросила ошалевшую девушку через спину Ветровея перед собой и ударила его коленями: вперед!

Одновременно раздался жуткий вой: леший сообразил, что происходит. У него отнимают невесту! От воя и свиста заложило уши; повинуясь приказу, белые тени со всех сторон бросились на Лютаву, будто хлопья снега в метель. Она пригнулась, одной рукой держась за гриву, а другой придерживая Честобожу. И Ветровей прянул вверх, разбрасывая русалок, как обычный конь расшвыривает комья снега из‑под копыт.

Трава ухнула вниз; вихрь набросился и закружил, норовя сорвать обеих беглянок со спины Ветровея. Внизу рявкнул уже знакомый голос Волохата, русалки вновь с визгом кинулись по сторонам: могучий дух мог передавить их, будто комаров. Мимо неслись стволы берез, потом кроны, потом мелькнули тонкие верхние ветки – Ветровей взмыл выше леса стоячего.

И здесь, где кончалась власть лешего, Лютава вдруг ощутила удар по спине – по позвонкам промчалась волна жгучей боли, будто ее ударили пылающим поленом. Она кричала, сама того не сознавая и себя не слыша, а Ветровей несся вперед, по синим облакам, как по мосту через воздушную пропасть. Вниз ушел рев вихря, визг русалок, и все поглотил шум ветра в ушах. Жмурясь, Лютава как могла ниже склонилась к шее Ветровея, опасаясь, как бы ее не сдуло; цепляясь за гриву ледяными пальцами, она также сжимала Честобожу. Бешеная скачка и дикий ветер выдули из головы память о том, что же она держит, оставив лишь убеждение: ни в коем случае не выпустить.

Спина горела, но Лютава была жива, цела и понимала, что дешево отделалась. Она не смела открыть глаза, боясь того, что увидит. Они были уже слишком высоко: сквозь шум ветра прорывался гром, будто рычание медведя размером с полнеба; ее охватил ледяной холод, и мельком она вспомнила тепло небесного сада и уют золотого терема, где живет ее сестра, с тоской, будто по родному дому…

«Вниз! На землю!» – хотела приказать она Ветровею, но ветер не давал разомкнуть губ.

Но все же ветряной дух услышал ее приказ. Лютава ощутила, что снижается – скорее падает. И не сидя на конской спине, а просто так. Лишь в руках она по‑прежнему сжимала нечто довольно большое и увесистое, но не помнила, что это должно быть такое. Лишь одно помнила: не выпустить. Ни в коем случае…

Стиснув свою добычу, будто та могла спасти ее от падения, Лютава неслась сквозь холод, черноту ночи и свист растревоженных духов вниз, к земле… или вверх, к свету. Ведь Навь – она странная, про нее ничего нельзя сказать наверняка, а в переломные точки года она переворачивается еще раз, будто хочет заворожить и запутать саму себя.

* * *

С самых сумерек над лесом бушевала буря с грозой. Проливной дождь разогнал людей под крыши, погасил купальские костры. Парни и девки в промокших венках, бабы, набросившие на головы поневы, – все мчались назад к селищам, не наплясавшись и не допив праздничную медовуху. Боги и духи, отмечая свои свадьбы, слишком разгулялись и забыли про людей.

Лишь глухой ночью гроза откатила свои громыхающие колеса за небокрай, дождь унялся. Но снова зажигать костры никто не пошел: луг и лес были насквозь мокры, праздничная удаль поугасла. Сидели под крышами – кто куда успел добежать, – передавали по кругу спасенные корчаги с медовухой, рассказывали всякие байки, а если и пели, то песни протяжные.

– Рассказать вам, что ли, про моего пращура Радослава? – предложил Красовит Лютомеру и бойникам, набившимся в большой овин Щедроводья. – Он тоже вот так раз в Купальскую ночь пошел цвет Перун‑травы искать да и повстречал лешего…

– Погоди, без Лютавы не рассказывай, – остановил его Лютомер. – Вы же с ней состязаетесь, а ее нет.

– И правда: что за состязание без соперника? А где она? – Красовит огляделся, но среди девушек во влажных сорочках Лютавы не нашел.

Лютомер не ответил. Он знал, куда пошла его сестра, и тревожился за нее. Ему, мужчине, никак нельзя было последовать за ней: ему‑то не затеряться среди подруг‑русалок, не подобраться к невесте лешего. Он чувствовал борьбу стихий над лесом, однако не знал, чем все кончилось. Сестра исчезла из Яви – это он ощущал, но понимал также, что в такую ночь искать ее на тропах незримых можно слишком долго… так долго, что и не угадаешь, сколько лет здесь, в Яви, пройдет за время этого поиска.

Но на помощь сестра вроде бы не звала, куды‑помощники бабки Лесавы были при ней, и Лютомер терпеливо ждал, стараясь не показывать беспокойства.

– Уж не уволок ли ее жених какой? – проворчал Красовит, будто бы в шутку, но Лютомер понял, что тот и правда тревожится. – Придушу…

Но вот буря стихла. Бойники уже подремывали, но Красовит и Лютомер не спали до рассвета, слушая байки молодежи и думая оба об одном. Когда рассвело, Лютомер толкнул в бок заснувшего у его ног Славяту:

– Вставайте! Пошли сестру искать.

Бойники поднимались, и Красовит тоже встал.