– И я пойду, – ответил он на вопросительный взгляд Лютомера.

Лютомер не возражал: лишний человек не помешает, особенно когда не знаешь, где искать одну девушку в большом чужом лесу.

Или двух девушек?

– Погоди! – вполголоса обратился Красовит, придержав Лютомера у двери. – Мы того… искать ее… ты на лешего думаешь или на вятичей?

– Что? – Лютомер обернулся, изумленный.

– А то! Вятичи ее с сестрой летошный год умыкнули? Нынешний год приезжали опять сватать? Уехали ни с чем? А тут до их земель уже рукой подать. Ну как они неподалеку дожидались, а на Купалу вернулись да увезли ее опять?

Лютомер смотрел на него, пораженный тем, что эта возможность не пришла ему на ум. Даже похолодел: а что, если нагрянула беда, откуда не ждал?

Но потом помотал головой:

– Нет. Сестра нарочно от людей в лес ушла, и вятичам сперва пришлось бы ее там сыскать. А если Ярко мою волчицу ночью в грозу в чужом лесу поймал бы, то о нем надо песни слагать, как… как о самом Радомире Волкашиче!

И быстро пошел догонять бойников.

Заодно с Красовитом поднялась и его дружина, так что из Щедроводья выступил весьма внушительный отряд. Лютомер привел людей на опушку леса и послал прочесывать, рассыпавшись цепью. Буря погуляла знатно: везде валялись сброшенные ветром обломанные ветки, кое‑где даже целые стволы, еще в облаке свежей, не успевшей увянуть листвы. Тропинки почти скрылись под сорванными листьями.

Красовитов отрок Гостей нашел в ореховом кусте помятый венок. Все, кто был неподалеку, сбежались посмотреть, но как понять – чей? Может, Лютава потеряла, а может, с девичьих игрищ остался.

Искали, забираясь все глубже в лес. Давно позади остались лядины, прорезанные тропками. С трудом продираясь через густые заросли, а порой и через бурелом, отроки высматривали… сами не зная чего. Даже зоркие бойники, привыкшие искать в лесу след, не находили ни малейших признаков своей сестры…

И все‑таки нашел ее Красовит. Деревья вдруг расступились, впереди показалась неровная поляна, обрамленная обгорелыми корягами и головнями, покрытая незрелой, едва отцветшей рожью. Здесь, где лядины сменились настоящим лесом, какой‑то из близживущих родов выжег и засеял новую делянку.

И почти посередине делянки в глаза бросилось что‑то крупное, белое. Три‑четыре голоса разом охнули от неожиданности: показалось, это птица‑лебедь. И только Красовит сразу узнал этот худощавый стан и бросился бежать прямо по росткам.

На поле лежала Лютава, сжимая в руках что‑то довольно большое. Остановившись рядом, Красовит с изумлением увидел, что она держит сноп спелых ржаных колосьев, перевязанный вместо обычного соломенного жгута тканым поясом. Глаза Лютавы были закрыты, руки исцарапаны, распущенные волосы спутаны и полны травинок. Сорочка вся вымокла – не то от ночного дождя, не то от утренней росы.

И не сразу он решился коснуться ее. От нее веяло чем‑то нездешним настолько ясно, что ощутил даже не слишком чувствительный к таким вещам воевода. Да живая ли она?

С десяток его отроков столпились вокруг, но подойти ближе никто не решался. Красовит махнул рукой, чтобы сбегали позвали Лютомера, а сам наклонился, вгляделся в лицо лежащей. Нет, вроде дышит.

– Эй! – Он взял ее за плечо. – Ты жива?

Лютава открыла глаза так резко, что он от неожиданности отшатнулся; она подскочила, а Красовит безотчетно вновь подался ближе и схватил ее за руки. Лютава рванулась, но он держал крепко. Тогда она вдруг замерла и расслабилась, будто по‑настоящему очнулась только сейчас.

– Пусти! – выдохнула она.

Красовит выпустил ее и разогнулся. Только сейчас он заметил, что на ней нет пояса, и сердце оборвалось. Да Лютаву ли он нашел? Или русалка морочит?

– Вы откуда здесь? – Она огляделась.

– Да тебя ищем, будто гриб какой! Весь лес обшарили! Как ты, девка, в такую глушь загуляла‑то?

Лютава снова вздрогнула и лихорадочно огляделась.

– А где… – начала она. – Не видали…

И заметила ржаной сноп, на котором почти лежала. Отшатнулась, осмотрела его, осторожно провела рукой по влажным колосьям. Коснулась пояса, которым тот был перевязан.

– От что! – Тут и Красовит сообразил, что казалось ему таким странным. – Ты в небе, что ли, сноп нажала? Везде еще зеленя́, а у тебя рожь спелая! Там, в Занебесье, к солнышку поближе, потеплее, видать, все доспевает раньше.

– В небе… Ой! – Лютава медленно закрыла лицо руками.

Даже при воспоминании о вчерашнем ее пробирала дрожь и все перед глазами снова начинало нестись и кружиться.

Наконец она открыла глаза и протянула Красовиту руку, чтобы поднял.

– И сноп возьмите, – кивнула она отрокам. – Только несите осторожно, чтобы ни колоска не выронить.

Она попыталась сделать шаг, но застонала: болела каждая косточка, ныл шрам под коленом. Красовит вздохнул и взял ее на руки. Лютава привалилась головой к его плечу и закрыла глаза. Она была так измучена, что ее волновало лишь одно: как бы поменьше шевелиться самой.

* * *

В Щедроводье Лютава велела нести сноп в овин. Потом выпроводила всех. Постояла, глядя на свою добычу. Получилось, не получилось? Раздобыла она невесту для Мысляты и мать будущей ведуньи, новой Лесавы, или Навь обманула ее, подсунула невесть что?

Но гадать без толку. Лютава проверила, на месте ли мешочек с кудесами, мысленно призвала кудов быть наготове и, собравшись с духом, развязала узел пояса на снопе.

Сноп рассыпался колосьями… и пропал. Вместо него на земляном полу овина лежала девушка среднего роста, с довольно миловидным скуластым лицом и тонкими бровями. Русые волосы разметались, а сорочка и понева были те же, в которых Честиша‑Росалинка несколько лет назад отправилась с матерью на сенокос.

Ореховые глаза ее были открыты и в изумлении смотрели на Лютаву.

– Ай! – от неожиданности вскрикнули они одновременно одинаково хриплыми голосами.

И тут дверь овина распахнулась и внутрь влетели человек пять‑шесть Любомовых родичей с бабой Твердомой во главе. Лютава велела всем уйти, да и боязно было присутствовать при сотворении чаровных хитростей, но любопытно, поэтому все сторожили под дверью. А услышав два голоса там, куда вошла одна девушка со снопом, кто‑то от испуга не удержался на ногах, упал на другого, тот – на дверь…

– Росал… – начала изумленная Озарка.

Лютава метнулась к ней и зажала рот ладонью.

– Молчи! – прикрикнула она на ошалевшую бабу. – Звать ее – Честобожа. Тех, у кого она была, при ней больше называть нельзя. Никогда. Поняли?

Все закивали.

– А если еще раз их помянете, Честиша ваша вновь в лес уйдет – и тогда уж никакого ей спасенья не будет.