Склоняясь к клавишам, я бормочу: «Покончить… Со всем этим…» — но не знаю — с чем?

7

— Да нет у меня никаких денег!

— Но ты же обещала… обещала придумать. Он сказал: разобьет!

— Ладно тебе… — Инна накручивала прядку на палец. — И с места не сдвинет. Вымогатель он. Самый обыкновенный.

— Но того-то утащил. Впрягся и доволок, — Ксения еще надеялась. — Сказал, доживет до завтра. До завтра, а сегодня — суббота…

— Значит, не дожил, — Инна отбросила прядь.

— Если надо — тебе… ты всегда, всегда придумывала, — Ксения лепетала жалко.

— Дура! Ты просто дура! Думаешь, не знаю?.. К Исусу своему торопишься — керосинчик лить. Одной-то стра-ашно…

В дверь постучали.

— Что случилось, девочки? Вы так громко…

Иннин взгляд стал ясным и почтительным:

— Это мы репетируем, Надежда Федоровна. Готовимся к восьмому марта.

Голова матери скрылась.

— Ну, пожалуйста… пожалуйста, — Ксения боялась заплакать. — Пока не пришли, он надеется. А вдруг еще ждет?

— Лично я, — Инна зашептала зло, — вообще не собираюсь. Это тебе там медом намазано. Хочешь, вот и добывай. Копи. Ты же собиралась — на оперу.

— Я сосчитала, — Ксения не слышала издевки. — Рубль двадцать в неделю, если не заболею — месяц, — она загибала пальцы.

— Ага, — Инна встала с места. — Каникулы не забудь отнять.

Ксения разжала пальцы:

— Это… поздно.

— По-че-му? Что, с постамента слезет? Не бойся! У них камнями придавлено. Выкупишь своего ощипанного, вместе и отвалите? Ножки смажешь и — раз, два, три! — Инна хлопнула в ладоши. — И пойдет он… — она отбросила прядку и пошла к двери. — Ладно. Пока.

Входная дверь щелкнула. Ксения стояла, сжимая и разжимая пальцы.

Сквозь облака, облепившие залив, пробивались закатные лучи. Солнце, сползая за горизонт, втягивало их в себя как щупальца. На темном небесном экране брызнуло пунктирное сияние.

«Что это?.. На фортах? Стреляют?..» — она подбежала к окну.

Прерывистые следы не гасли, становясь все длиннее.

«Ой!.. А это?..» — задохнулась и вцепилась в створку.

Симметричным отражением, словно тучи стали зеркалом, над заливом поднимался купол. Висел без всяких земных опор, будто именно сейчас, в эту самую минуту, спускался с неба.

«Круглый… собор… как будто Исаакий… Это такое!.. Я знаю… Мираж… Надо — маме… всем…»

Ксения кинулась к двери, но остановилась, замерев на полдороги. Стояла, оглядывая пустую комнату: «А если… просто попросить?..»

Пробормотала, понимая, что никогда не найдет слов, чтобы объяснить родителям. Представила этот безумный рассказ: тетя Лиля, Плешивый, ангел, сидящий над могилой… «Запрут, не пустят, никуда не пустят».

Мальчишеское лицо, повернутое к Ксении, было испуганным. Из-под бинта, стянувшего лоб, выбивался мраморный завиток.

«Выверну с корнем… расшибаются ангельские головы…» — голос Плешивого кряхтел, наседая.

«Это не я, она… она обещала…» — Ксения шептала, уклоняясь от ангельских глаз.

Мраморные плечи качнулись. Ксения вздрогнула и кинулась вперед.

Не вой, не визг — бумажное шуршание. Учебники, сложенные стопкой, падали на пол из-под рук. На пустом столе, усеянном ручками и карандашами, оставалась последняя жалчайшая книжонка, покрытая опаленным листом.

«Десять рублей… Старинная. Может быть, Плешивый возьмет… Вместо денег… Не воровство, это — не воровство, — собирая учебники, она уговаривала себя тревожно. — Это она. Не я. Я — чтобы спасти…»

Повернув обожженную страницу, начала от самого верха, с того, что сохранилось: Тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался и послал убить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал у волхвов… «Ирод. Тетя Лиля сказала: Ирод. Бил кнутом… — думала изо всех сил. — Сейчас, сейчас… я всё угадаю…»

Убитые младенцы, похожие на ангелов, клонили мраморные головы.

«Получается… всё получается… В нашей семье умирают мальчики… Мама просто не знает. Их убили. Всех — от двух лет и ниже, значит, до новорожденных. Тете Лиле не отдали в больнице… — Всё смыкалось, собиралось, лепилось вместе: ни расцепить, ни разжать. — Выведал у волхвов… Осмеянный волхвами…»

Ксения терла щеки взмокшими ладонями: «Узнать: кто такие — волхвы?»

В первый раз с ней происходило это: отражение, отсвет… Собор, поднявшийся над заливом…

«Если выведал, значит — знает. Приду и спрошу. Не посмеет отпереться…»

Тот, кто сидел над пустой могилой, оглянулся на нее с надеждой.

Дома, стоявшие по сторонам дороги, были неказистыми. За пустырем, огороженным железной сеткой, свернули в проулок. Инна вела уверенно. За торцом двухэтажного здания открылся поваленный пролет.

— Ух ты! — различив первые склепы, Чибис мотнул головой.

Белый ангел, неловко сложив крылья, сидел в изголовье искромсанной плиты. Проследив его взгляд, Чибис увидел другого — сидевшего у дорожки. Долгим взглядом неловкий ангел передавал их терпеливому.

— А камень где, тот, твоей тети?

— Зачем? — Инна шла впереди. — Все равно