нелепый самообман: как будто ты, пока находишься в движении, ещё способен чем-то управлять…

Два часа он бродил по покрытым лужами улицам вечереющего города безо всякой цели – вдоль берега Одера, через Тумский остров, потом мимо шумного, никогда не засыпающего городского вокзала и снова по бесконечным набережным – и сам не заметил, как в конце концов оказался перед воротами Особовицкого кладбища.

«Что ж. В конце концов, это место будет ничем не лучше и не хуже любого другого, – подумалось Яну. – Люди вокруг всё равно ничем не смогли бы помочь…»

Чуть ёжась от холода, мужчина привычно прошёл вперёд по влажно чавкающей под ногами тропинке вдоль высокой кирпичной стены, освещённой редкими мёртвенно-белыми фонарями. На некоторое время он замер неподвижно, стоя над знакомой могилой и уже почти ни о чём не думая.

Ян даже не пытался больше мысленно обратиться к Агнешке, как делал это раньше всякий раз, оказываясь здесь.

Всё было уже сказано.

Мраморные ангелы с печальной укоризной смотрели на него с высоких каменных надгробий; огоньки зажжённых лампадок мерцали во мраке, укрывая землю причудливым светящимся покрывалом. Над головой тихо шумели едва различимые в темноте кроны огромных дубов.

Всё было сказано, и всё уже, наверное, было предрешено.

«Лишь бы только поскорее…»

Мёрзлые змейки мучительного предчувствия одна за другой поползли по позвоночнику, и Ян понял, что пространство вокруг него начинает отчётливо подрагивать, как подрагивает иногда воздух над раскалённой сковородкой. Мужчина судорожно, глубоко втянул в себя заполнивший всё кругом запах размокшей земли, и секунду спустя ему показалось, что далёкие гудки автомобильных сирен, плывущие над потонувшем в осеннем тумане ночным городом, стали медленно сливаться в одну тяжёлую, неудержимую, пышущую смертоносным жаром волну прямо у него за спиной.

«Сейчас, – успел подумать Ян, чувствуя, как резко и тоскливо закололо где-то под сердцем. – Это случится сейчас…»

А в следующий момент эта волна, кипящая и безжалостная, обрушилась на него сверху, ошпаривая внутренности, швырнула лицом вниз на усыпанную желудями и опавшими листьями землю, с размаху хлестнула по плечам прозрачными лапами, раскроила спину незримыми когтями, и ядовитая пена с шумом закапала из тысячи её ощеренных пастей…

– Ты не выполнил того, что было тебе приказано, – прогрохотал глухой страшный голос над головой у Яна. – Ты будешь наказан…

Мужчина попытался подняться на колени, опираясь о мокрую землю измазанными в грязи руками. Его колотило от обжигающего холода, и Ян чувствовал, как с каждым новым услышанным словом всё болезненнее сжимается что-то в его груди. Стелящийся по тропинке перед ним белёсый туман тонкими змейками забирался в горло, мешая дышать.

Это был уже не страх и даже не отчаяние.

Это была полная безысходность.

– Посмотри на меня, раб.

Ян медленно поднял голову, глядя в обведённые широкой чёрной каймой алые глаза на жутком, как карнавальная маска, лице.

– Я больше не стану… подчиняться твоим приказам, – с трудом произнёс он.

Острая жгучая боль тут же тяжёлой плетью хлестнула его по лицу. Жирная как студень холодная слякоть влажно захлюпала под сведёнными пальцами, из горла вырвался крик; казалось, что всю вселенную вокруг Яна разом заполнила низкая частая дрожь, которая беззвучно дробила кости, и рассекала кожу, и оплетала тело склизкими ядовитыми щупальцами – а потом эти щупальца неожиданно обрели плоть и обвились вокруг его шеи, пережимая горло…

– Я больше… больше не стану… – едва различая собственный голос, повторил Ян.

* * *

– А ты, получается, частенько бываешь в Европе, да? – спросила Верена, поудобнее устраиваясь на мягкой замшевой козетке.

Козетка казалась такой древней, что уже практически невозможно было понять, какой цвет имела когда-то её обивка. И вообще вся эта превращённая то ли в бар, то ли в клуб огромная пяти- или даже семикомнатная квартира с высокими лепными потолками казалась Кейру местечком скорее студенческим, чем каким-нибудь там пафосно-туристическим. Перед полукруглыми мягкими диванчиками, явно притащенными хозяевами заведения с какой-то барахолки, были расставлены разномастные деревянные столики, а кое-где между ободранных стульев с пружинными сидениями вместо столиков виднелись и вовсе попросту пластиковые ящики из-под пивных бутылок, небрежно прикрытые фанерными досками.

Впрочем, никого из окружающих это, судя по всему, ничуть не смущало. Комната была наполнена шумным, подсвеченным пёстрыми лампами полумраком, смятым в комки клубящегося сигаретного дыма. Музыка грохотала изо всех щелей – впрочем, всего лишь весьма приятный, ненавязчивый поп. Было душно. Вокруг смолили, смеялись, целовались, за окном непроницаемым занавесом висела промозглая осенняя темень – здесь уже давно наступил поздний вечер.

«И хорошо, – подумал Кейр. – При свете дня вечно чувствуешь себя в чём-то виноватым…»

– Вообще-то я всего третий раз в жизни в Европе, – признался он и побарабанил кончиками пальцев по исцарапанной поверхности стола.

– Гостишь у кого-нибудь или так, по делам?

Кейр на секунду задумался, разглядывая широкую как помост барную стойку, которая была выполнена в виде составленных в ряд старинных газовых плит.

– У меня в Берлине, э-э-э… дальняя родня по отцу живёт.

Враньё давалось ему уже почти привычно, но всё равно вызывало отчего-то сейчас глухое раздражение, похожее на тошноту. Чёрт, только бы не забыть снова, что он говорит с ней сейчас вроде как по-французски…

– Слушай, Верен, ну вот кому нахрен нужны все эти светские беседы, а? Можно подумать, что тебя это, типа, действительно интересует.

– Считаешь, что мне будет интереснее узнать про тебя что-нибудь ещё? – девушка сбросила сапоги и по-турецки поджала под себя ноги в смешных пушистых носках с помпонами. – Так вперёд, предлагай свои варианты, дорогой мыслитель. Я же только за.

– Вот уж дудки, – парень криво ухмыльнулся. – Поверь, ты вообще не понимаешь, на что ты сейчас напрашиваешься…

Светлячок был совсем таким, каким Кейр её запомнил тогда, полгода назад. Внимательные голубые глаза, припухлые губы, на которых то и дело мелькает ехидная улыбка… И, как и в тот раз, рядом с девушкой ему почему-то делалось тепло и как-то очень мирно. И страшно хотелось хотя бы одним глазком ещё разок взглянуть на неё в облике того светящегося мотылька с полупрозрачными серебристыми крыльями.

Парень вытряхнул себе в бокал последние капли вина из стоящего на столе хрустального графинчика, сделал большой глоток, не ощущая почти никакого вкуса, и стал смотреть на развешенные вдоль кирпичных стен электрические гирлянды, которые тускло подсвечивали какие-то пожелтевшие газетные вырезки в лакированных рамочках.

…ну вот зачем она ни-шуур? Если бы они с Вереной были на одной стороне, Кейр обязательно давно бы уже… ну, хотя бы показал ей парочку не сильно сложных боевых приёмов. Коль скоро уж её делатели, если у светлячка,