прозвучавшие в следующий момент из уст стоящего перед ним человека с жёстким обветренным лицом, не оставили Флинну уже никаких шансов на то, чтобы хотя бы отчасти почувствовать себя снова в нормальном мире.

– Бессмертные, Флинн. Такие же, как и ты, – мужчина медленно сцепил руки за спиной.

В его позе чувствовалась какая-то странно строгая, почти военная выправка; коротко стриженные волосы казались то ли седыми, то ли просто до белизны выгоревшими на солнце.

– Чт-то значит… как и я? – сделав над собой гигантское усилие, Флинн поднялся на ноги, всё ещё прижимаясь спиной к фюзеляжу самолёта, как будто тот мог его от чего-то защитить. – Откуда вы меня знаете?

– Это значит – у тебя теперь есть новые уши для новой музыки, – второй мужчина, казавшийся чуть помладше первого, с орлиным носом и густой копной спадающих на плечи рыжих волос, слегка улыбнулся и договорил нараспев, как стихи, явно цитируя что-то: – Новые глаза для самого дальнего, новая совесть для истин, которые оставались до сих пор немыми… Ты ведь всё уже понимаешь сам, музыкант, только верить не хочешь, – он качнул головой. – Это бывает, мы все прошли через это когда-то. Дай лучше взглянуть на своего зверя. Ты ведь только что видел, как это делается, м-м?

Он шагнул ближе, и Флинн ощутил, как обе его ладони окутывает нестерпимый, обжигающий жар, словно он засунул их во включённую духовку. Он опустил взгляд на свои руки и увидел, как вокруг запястий медленно разгораются два слабо мерцающих голубоватых кольца.

Мужчина машинально сжал кулаки, потому что те внезапно потянуло друг к другу с такой силой, как будто он прятал в каждом по невидимому мощному магниту.

Впрочем, на удивление или даже на страх у Флинна сейчас, кажется, уже просто не осталось больше сил…

– Ну же. Смелей, – сказал беловолосый. – Это больше не причинит тебе боли, как было в первый раз.

Повинуясь какому-то странному, инстинктивному порыву, Флинн зажмурился и поднял руки к груди, крест-накрест сводя перед собой запястья.

Ощущение, нахлынувшее мгновением позже, было таким, как будто трахею ему где-то под самым горлом на миг пережали тугой нейлоновой верёвкой. Флинн ещё мог дышать, но уже почти не мог больше сглотнуть… и, как ни удивительно, это чувство сейчас вовсе не пугало его, как не пугали никогда, например, прыжки с высоты с привязанным к лодыжкам резиновым тросом. Наоборот, накативший на него захватывающий дух озноб казался каким-то странно, упоительно приятным.

Лёгкими покалываниями он отдавался глубоко в животе, живительной волной растекался по венам и артериям, щекотал в паху, и от него чуть кружилась голова – как когда после долгого отчаянного бега наконец падаешь на тёплую, согретую солнцем землю и сразу же закрываешь глаза, отдаваясь целительному блаженству бессилия…

Флинн открыл глаза, поняв сперва только, что зрение его сделалось каким-то странным и непривычным, как будто он сейчас смотрел на мир через широкоугольный объектив фотокамеры.

А потом он увидел свои руки.

Которые больше всего походили на чёрные медвежьи лапы.

…с длинными загнутыми крючьями железных когтей на концах толстых коротких пальцев…

Уже не позволяя себе больше ни пугаться, ни задумываться, Флинн рефлекторно обнял себя за плечи – и ощутил под ладонями гладкую скользкую шерсть.

– И впрямь… пёс полуночи, – задумчиво сказал рыжеволосый, опускаясь прямо на усыпанную медными монетками кроваво-красных листьев землю и обхватывая колени руками. – Кто изображён на логотипе твоей группы, музыкант?

– Гарм, – прошептал тот, не узнавая своего голоса. – Тот, что служил богине смерти Хель и помогал ей искать души мёртвых…

– Хорошее имя для бойца, – негромко проговорил рыжий. – Это ведь германский эпос, так, Тео?

Блондин кивнул.

– Да, это очень красивая легенда. В битве между богами и чудовищами Гарм Четырёхглазый убьёт бога Тюра, но не переживёт этой схватки… – он усмехнулся. – …как и подобает истинному воину. Я не буду скрывать, что мы следили за тобой, музыкант, – продолжил он, обращаясь к Флинну. – Ты совсем недавно стал тули-па, но тебе ведь наверняка предлагали уже присоединиться к какому-нибудь… стаду, м-м?

Прозрачно-голубые глаза беловолосого на секунду сузились.

– Д-да… кажется… – ответил Флинн, всё ещё растерянно ощупывая своё тело. – Да, но я им ответил… вроде бы ответил… что хочу быть сам по себе.

– Это справедливо, – заметил блондин. – Подлинному тули-па не по пути с теми, кто хочет считать себя частью стада…

Он снова заложил руки за спину и прошёлся вдоль ряда невысоких пушистых елей, растущих около самого берега:

– Желание быть в стаде есть признание собственной слабости. Тот, кто пытается загнать тебя туда, стремится уничтожить твоё «я», Флинн… а таких, как мы, просто слишком мало, чтобы себе такое позволять.

– У меня… столько вопросов к вам.

– Что ж, по-моему, это прекрасно. Как ты думаешь, Вильф?

* * *

– Ну у вас здесь всё-таки везде и анархия, – покачал головой Кейр, со смесью лёгкой оторопи и восхищения провожая взглядом прошагавшего им навстречу парня с длинными, ядовито-зелёными как мох волосами и в намотанном на шею розовом газовом шарфе, как ни в чём не бывало прихлёбывающего вино из открытой литровой бутыли.

В глубине полутёмного двора справа, из которого доносились приглушённые звуки какого-то техно, несколько парней с девчонками азартно резалось в настольный теннис. Пара полупустых ящиков пива, задвинутых прямо под бетонный теннисный стол, свидетельствовала о том, что к данному виду досуга эта компания намерена была подойти с толком и с максимальной эффективностью.

…и как они там вообще ещё что-нибудь видят, интересно?

– Ну так чего ты хотел, пятница же, – пожала плечами Верена.

– И это всё можно?

– Ну-у, как видишь, никто особенно не парится, – рассмеялась девушка.

Кейр скептически хмыкнул. Оттого, что парень ещё никогда не бывал здесь раньше, всё окружающее казалось ему сейчас похожим на сон: дрожащие от ветра жёлтые блики фонарей на асфальте, тонкая зеркальная плёнка луж под ногами, и наполненная городским шумом влажная промозглая темнота, и сидящий на автобусной остановке мужчина с длинными седыми дредами, который, покачивая головой в такт звучащей из огромных наушников музыке, раскуривал самокрутку, от которой по всей улице тянуло сладковатым дымком, и выставленная на самый край тротуара рядом с автобусной остановкой заполненная землёй эмалированная ванна с увядающими подсолнухами… И окружённый зрителями худощавый парень на надувном пляжном матрасе около стены, который барабанными палочками увлечённо выстукивал что-то ритмичное и очень громкое на нескольких перевёрнутых пластиковых ведёрках из-под краски. И фанерный ящик сплошь разрисованной граффити старинной фотобудки на углу, в которой целовалась какая-то бритоголовая парочка в одинаковых рваных джинсах…

– Есть хочется, – пожаловался Кейр. – Тут