На самом-то деле, чем ближе к границе приближаешься, темменьше вокруг родного и привычного. Вот взять Паннонию – вроде как наша земля,и вера у всех правильная, и Стража на улицах привычно-вороватая, и деньгипривычные… а все-таки чувствуется – край Державы. И на романском мало ктоговорит, и обычаи непривычные, и кухня своя.

А перейдя границу, не сразу понимаешь, что попал в чужиекрая. Деревья вокруг те же, и солнце не успело сдвинуться на небе, и тот порывветра, что застал тебя на державной земле, веет и на чужой. И лица у людей теже, и язык поначалу схож. Не зря говорят: если будешь путешествовать пешком, товесь мир обойдешь и не заметишь, как меняются наречия.

Так что граница на самом деле не стена, разделяющая свое ичужое. Скорее – горный хребет, перевалив который надо еще немало пройти – чтобыощутить чужую землю.

Мы прошли немного. Километров пять-шесть. Самая большаяудача была в том, что удалось миновать разрушенные Маркусом сторожевые вышкинезамеченными – видно, все османские пограничники бросились к рубежу. Миновалинеширокую, но густую полоску леса. Нарочно его насадили, что ли? Вражескойконнице преграду создавать, а заодно как укрытие для стрелков…

Дальше пошли поля сладкого перца – по осеннему времени ужеубранные, лишь иногда мелькал среди листвы сочный красный бочок. По утоптанной,хотя и пустынной дороге мы двинулись на юг. Я шел за Хелен, нес, перекинувчерез плечо, Маркуса. Рука уже онемела, но отдыха я себе не давал. Вот ведьнезадача: будь младший принц лет на пять-шесть младше, так куда легче быпришлось…

– Ты нормально, Ильмар? – спросила Хелен. Поняла, что силымои переоценивать не стоит.

– С трудом, – честно признался я. – Но еще немного пройду.

– Что теперь делать-то, – вслух рассуждала Хелен. –По-османски я десяток фраз знаю, да и все. Деньги у меня еще есть, но деньгидержавные…

– Как здесь относятся к чужестранцам? – спросил я.

– По-разному. Если выправлено разрешение на въезд – такникто не обидит. Если нет… – Хелен покачала головой. – Османы лазутчиковпобаиваются.

– Но ходят же сюда контрабандисты, торговля опять же…

– У контрабандистов – половина родственников здесь живет.Тоже мадьяры, только другой веры. Сам знаешь, раньше эти земли под Державойбыли. Та же самая Паннония.

– Да? – поразился я.

Хелен вздохнула. Оглянулась – ничего подозрительного незаметила и заговорила:

– В тысяча шестьсот шестьдесят четвертом году, приСенготарде, османы разбили державные войска и захватили земли почти до Варшавы.Потом их под Веной разбили… потом Держава с Ханством в Священный Союзобъединилась, у Ханства тоже на осман зуб был. Ну и погнали… Большую частьПаннонии вернули, руссийцы Азов и Кавказские горы захватили. А в Трансильванииосманы встали насмерть. В реке Днестр вода от крови покраснела – столько тамосман и руссийцев полегло. И у нас тоже… немало. Вот и заключили в тысяча шестьсотдевяносто девятом году Карловацкий мир.

– Это я знаю. Только ведь Карловацкий мир – это когда мы всесвои земли вернули!

– Не все. Мы Паннонию не всю вернули, и Трансильванию неотбили. Ханство как ни зарилось на Болгарию, тоже ничего не добилось. В военныхучилищах, Ильмар, историю честнее излагают.

Летунья помолчала, после чего, уже бодрее, добавила:

– Нам одно на пользу, Ильмар. Со времен МахмудаСправедливого османы перестали покоренные народы насильно в свою веру загонятьи свой язык навязывать. Так что здесь и впрямь не османы, а мадьяры и румыныживут. Все проще.

– Был бы с нами Петер… – сказал я. И замолчал. Где онсейчас, исцеленный Жераром юноша? Бредет подземными ходами? Или лежит вкаменной могиле?

– Был бы… – эхом откликнулась Хелен. – И еще Арнольд, чтобыМаркуса нести. И еще руссийский шпион, чтобы в тайных местах останавливаться. ИЖерар, и Луиза…

Она остановилась, глянула на меня и предложила:

– Давай отдохнем, на тебе уже лица нет.

Мы отошли в сторону от дороги, сели среди кустов, так, чтобыуспеть вовремя затаиться при опасности. Маркусу я положил под голову скатаннуюкуртку, смочил водой из фляжки губы. В сознание не приходил, но и умирать несобирался. Да и выглядел спящим, а не лишившимся сознания.

– Думаю, он скоро проснется, – сказал я.

Хелен кивнула. Тоже легла, глядя в небо. Улыбнулась чему-то.

– Планёр бы тебе… – догадался я.

– Да. Через час были бы в Крайове… Ильмар?

– Что?

– Знаешь, чем хорошо в армии?

– Обед всегда вовремя дадут, – буркнул я. Больше ничегохорошего мне не вспоминалось.

– Да нет. – Хелен тихо рассмеялась. – Как раз с обедом невсегда получалось… Тем хорошо, что не надо себе голову лишним забивать. Задачупоставили – выполняешь. Не можешь выполнить – умираешь или под трибунал идешь.Но невозможного делать не заставят. Лететь без планёра не прикажут, стрелятьбез пороха не велят. А тут мы… только этим и занимаемся.

– Это тебе, офицеру, так кажется, – съязвил я. – Нас толькои заставляли, что с голыми руками против сабель и пулевиков воевать.

– Ильмар…

Я глянул на нее.

– Придумай что-нибудь, Ильмар. У меня не получается. Вотперешли мы границу, и что теперь? Чужая страна, да еще после схватки этойпереполох начнется…

– Придумаю, – пообещал я. – Нам главное, чтобы Маркус в себяпришел, и своими ногами идти начал, поверь.

– Я смогу, – произнес слабый голос.

Хелен резко привстала. Маркус, хоть и с натугой, тожеприподнялся и сел. Прижал ладони к вискам, будто с мигренью борясь, потом улыбнулся:

– Смогу.

– Ты быстро оправился, – только и сказала Хелен.

Маркус кивнул. Спросил:

– Все нормально? Мы в Османии?

– Да, но еще недалеко от границы. – Хелен остановила егопопытку встать. – Ты бы полежал, Маркус.

Он не стал спорить. Хелен нежно, словно мать, обтерла емулицо смоченным в духах платочком. Запах, прохладный и тонкий, вмиг поплыл ввоздухе, заглушая тяжелый дух осеннего поля.

– Твоя сила очень быстро растет, Маркус, – сказала она. – Тызаметил, стоит тебе преодолеть себя, приложить усилия – и ранее недоступноестановится простым?

Марк улыбнулся.

– Возможно, нам даже не придется ждать твоего возмужания,Маркус, – рассуждала вслух Хелен. – Когда ты сможешь полностью овладетьИзначальным Словом, выучить его в совершенстве…